жилья, а, следовательно, и возможности работать в станице, оказался не он, а его жена, которую директор завода Текушев хочет взять к себе на работу машинисткой.

Узнав об этом, обе старушки почему-то заволновались, потом Надежда Васильевна (она была более решительная и прямолинейная), сказала:

— Эх, Борис Яковлевич, не ехала бы я на вашем месте в Александровку, ведь про Текушева-то целые сказания ходят: он ни одной молодой женщине проходу не даёт! Жена у него болезненная, родила ему пятерых детей, а теперь и не нужна стала, вот он и кидается на всех молодых. Жена ревнует, чуть до драк дело не доходит. Так что ваша супруга прямо, как Красная Шапочка, волку в лапы попалась!

Алёшкин, хотя и встревожился этим сообщением, вспомнив то, как переглядывались его подчинённые, узнав, что его жена поступает на службу к Текушеву, всё же постарался виду не подать:

— Ну, вы мою Катю не знаете, она себя в обиду не даст!

Прощаясь с Борисом, обе старушки просили его поскорее познакомить их с Катей, да и самому не чуждаться их, а заходить как можно чаще. Он обещал. Обе старушки как-то сразу очень расположили его к себе, чего он, к сожалению, пока не мог сказать про своих непосредственных помощников.

Было уже около двух часов дня, когда Борис направился домой. По дороге он решил зайти к председателю сельсовета, чтобы сообщить ему о своём приезде и о том, что он приступил к работе. Нужно было представиться и председателю колхоза. Последний оказался на месте, более того, у него в этот момент находились и предсельсовета и секретарь партячейки Прянин. Глава сельсовета был, видимо, удивлён и польщён тем, что прибывший в станицу врач счёл нужным ему представиться. До сих пор новые врачи приходили к нему только тогда, когда им было что-нибудь нужно. Почувствовали невольное уважение к Алёшкину и остальные присутствующие. Председатель сельсовета, желая показать свою учтивость, спросил Алёшкина, как он устроился с квартирой. Он подумал, что квартиру врачу выделил колхоз, а председатель колхоза, услышав этот вопрос, был очень удивлён, так как предполагал, что квартиру дал сельсовет. Когда же врач сообщил, что жильё ему обещался дать директор завода, то оба руководителя только руками развели.

Алёшкин упомянул, что и по больнице, и по роддому, да и по другим вопросам у него будет ещё немало просьб и предложений, и что, когда он осмотрится немного, тогда с ними и придёт. После этого он распрощался и направился к выходу. Поднялся со своего места и Прянин. Это был высокий белокурый мужчина, лет 35, он сказал:

— Подождите, доктор, пойдём вместе, дорогой поговорим.

Идя по пыльной улице по направлению к тому дому, где поселились Алёшкины, Прянин, который почему-то очень расположил к себе Бориса, уже вкратце знал историю, заставившую согласиться Бориса на работу в Александровке. Выслушав его, он успокаивающе сказал:

— Ну, ничего, Бог не выдаст, свинья не съест, перемелется, мука будет. А в отношении работы жены не волнуйтесь, моя тоже на заводе работает, заведует складом. Текушев пробовал к ней лезть, ну, да она его быстро отшила, да и я с ним поговорил, теперь он хвост немного прижал. Ну, а если вашу жену обижать станет, мы за неё заступимся. Если он вам обещанную квартиру даст, так это было бы прекрасно: дом хороший, и от работы близко. Ну, пока, я пойду, — и не доходя двух или трёх домов до квартиры Алёшкиных, Прянин свернул в проулок.

Когда Борис вернулся домой, его уже ждал вкусный обед. Катя, хотя и не развязывала всех вещей, всё же достала необходимую посуду и при помощи Маркеловны приобрела кое-какие продукты. Все члены семьи в питании избалованными не были, поэтому приготовленный обед им показался очень вкусным. А когда он закончился прекрасным арбузом, то все чувствовали себя на седьмом небе.

Борис решил пока ничего не говорить жене о том, что он узнал о Текушеве, чтобы не волновать и не расстраивать её. Он справедливо рассудил, что его Катя сама достаточно хорошо разбирается в людях, быстро раскусит этого ловеласа и сумеет дать ему отпор. В душе он решил, что в случае необходимости не посчитается ни с чем и со своей стороны тоже сумеет осадить любвеобильного директора, особенно теперь, когда у него с первых же минут сложились такие хорошие отношения с секретарём партячейки. На своё районное начальство Алёшкин не полагался и, как мы впоследствии увидим, вполне резонно.

Вечером, в шесть часов, Борис был уже в больнице, где его встретила встревоженная медсестра Нюся. На вопрос «что случилось» она ответила:

— Да как же, Борис Яковлевич, у нас сегодня в больнице что-то невообразимое делается! Обыкновенно больше трёх-пяти человек никогда не было, а сегодня с амбулаторного приёма Антон Иванович десять человек прислал! Женская палата занята полностью, и в мужской только одно место осталось. Да все старики и старухи — мы таких раньше никогда и не клали, у них не разберёшь, что и болит-то!

Борис был слишком опытным человеком, чтобы сразу же не понять, что Чинченко решил ему подложить свинью, мол, с большим количеством больных доктор сразу же зашьётся, может быть, и сбежит, а выпишет направленных им больных, так недовольство у населения вызовет. «Ну, хорошо, — внутренне усмехнулся Алёшкин, — потягаемся! Это даже лучше, что Антон Иванович так сразу коготки начинает показывать».

— Ничего, Нюся, не волнуйтесь. Будем лечить больных, только порядок заведём другой. Сегодня я этих больных смотреть не буду. Антон Иванович назначение сделал?

— Да в том-то и дело, что ничего не назначил никому, только бумажечки с диагнозами прислал! Да вон он и сам идёт, поговорите с ним сейчас.

— Ну-ка, дайте мне эти бумажки.

Борис забрал все клочки, на каждом из которых крупным размашистым почерком Чинченко была написана фамилия больного, русскими буквами диагноз и больше ничего, прошёл в свой кабинет, сел за стол и, отодвинув в сторону кучку записочек, развернул тетрадь, в которой был список больных, и положил её перед собой.

Через несколько минут в кабинет вошёл фельдшер, сел на стул, стоявший около стола, искоса взглянул на кучу своих записочек и спросил Алёшкина:

— С чего же мы начнём, Борис Яковлевич?

Борис поднял на него свои глаза, до сих пор изучавшие записи в тетрадке, и совершенно спокойно, но в то же время довольно твёрдо сказал:

— С наведения порядка, Антон Иванович!

— То есть как? — немного возмущённо воскликнул Чинченко. — До сих пор наш участок считался одним из лучших! Какие беспорядки вы за один