нового здания детсада действительно несколько задержалось, но главное было не в этом. На старый дом, занимаемый детсадом, зарились многие служащие заводской конторы, и Текушев уже немного раскаивался в своём не очень-то обдуманном обещании, которое он опрометчиво дал райздраву. Правда, ему действительно был нужен опытный секретарь, нужна была и грамотная машинистка. Ведь и он сам, и главбух, и многие другие сотрудники конторы русским языком владели плохо, а получать нагоняи из Москвы за неграмотно составленные бумаги было неприятно. Завод подчинялся не только Совнаркому Кабардино-Балкарии, но и Наркомату пищевой промышленности СССР.

Дав необдуманное обещание, Текушев теперь уже жалел о нём. Не зная способностей новой машинистки, он решил устроить ей некоторое испытание в течение недели или двух, и если она с ним не справилась бы, то можно было забыть о своём обещании. И вдруг эта девчонка, как мысленно окрестил её Текушев, сразу ставит какие-то условия! «Ну, ладно, посмотрим, может быть, так и останешься жить у Маркеловны, — думал Исуф Банович, идя в бухгалтерию. — А ведь бабёнка-то хороша!»

Тем временем Борис, всё время тихонько сидевший на стуле, поднялся и сказал:

— А ты молодец! Сразу взяла быка за рога.

Катя улыбнулась:

— Зато ты, как в рот воды набрал! Ладно, со своим начальством уж я буду сама воевать, беги в свою амбулаторию, мыслями-то ты, наверно, давно там.

Она пересела за большой стол и стала разбирать на нём бумаги. Борис встал, вышел из комнаты и, пройдя через коридор и заводской двор, открыл дверь здравпункта. Пётр Кузьмич сидел за столом и, водя пальцем по строчкам, читал какую-то книгу. Увидев вошедшего Алёшкина, он вскочил и по-солдатски вытянулся перед ним. Поздоровавшись, Борис взглянул на книжку, которую читал фельдшер, это был «Справочник для средних медработников». Внутренне он улыбнулся, но сделал вид, что ничего не заметил. Между тем Пётр Кузьмич, немного оправившись от смущения, постарался спрятать злополучную книжку в ящик стола, и, взяв лежавшую на краешке стола бумагу, протянул её врачу.

— Борис Яковлевич, вам телефонограмма из здравотдела, я как раз хотел сейчас в больницу идти, вас искать.

Борис прочёл: «2 августа к 9 часам прибыть на совещание в райздрав, имея при себе данные по проведению профилактических прививок».

«Ну, что ж, поеду! Кстати, о своих впечатлениях расскажу», — подумал Алёшкин, затем сказал:

— Сегодня вечером в шесть часов, Пётр Кузьмич, приходите в больницу, у нас собрание будет, да захватите свой журнал по приёму больных.

Вскоре Борис Яковлевич уже входил в помещение амбулатории. В кабинете он застал медсестру Нюсю, которая протянула ему хорошо выстиранный и отглаженный халат и сказала:

— А больных уже набралось порядочно! Все так и хотят скорее к доктору попасть, ведь Антон Иванович вчера многим в приёме отказал, сказав, что сегодня уже вы их начнёте лечить.

Борис невольно подумал: «Опять этот Чинченко хочет мне каверзу устроить… Ну, да ничего, меня этим не испугаешь». Вслух же он спросил:

— А почему, Нюся, вы сегодня здесь?

— После суточного дежурства нам целых два дня отдыха дают, что же их дома-то сидеть, вот мы по очереди и работаем здесь по восемь часов, а остальное время тётя Поля дежурит, это здешняя штатная медсестра. Она ведь даже сама и приём больных ведёт, когда Антона Ивановича нет, а мы в перевязочной.

— Ладно, а вы всем передали, что у нас в шесть часов собрание?

— Да, все уже знают.

— Тогда займёмся приёмом. Идите в перевязочную, больных я буду сам вызывать, а если кому надо будет какую-нибудь перевязку сделать, то к вам пришлю и зайду посмотреть.

Надев халат, Борис Яковлевич приоткрыл дверь и произнёс:

— Чья очередь? Пожалуйста, входите!

Он и не представлял себе, как много раз в жизни ему придётся повторять эту незатейливую фразу.

Мы не будем описывать, как проходил у Алёшкина первый самостоятельный амбулаторный приём, скажем только, что очень часто он с большой благодарностью вспоминал своих учителей, давших ему твёрдые знания и замечательную практику в Архипо-Осиповке.

Алёшкин выяснил, что медсестра Нюся, как и остальные сёстры, с которыми он познакомился позднее, умели достаточно сноровисто работать в перевязочной. Почти всегда ему нужно было дать лишь краткие указания, что нужно сделать, а как это делается, сёстры знали, пожалуй, даже лучше его.

К трём часам дня все больные были приняты, и, когда Борис вышел из кабинета, он увидел Чинченко, стоявшего за прилавком аптеки и продававшего медикаменты по рецептам. Подойдя к нему, Борис сказал:

— Добрый день, Антон Иванович! Ну, как дела в больнице?

— Сейчас в больнице осталось десять человек, Колю я тоже выписал, на перевязки будет сюда ходить.

— Хорошо, вечером я всех больных осмотрю. А истории болезни завели?

— Завёл. Только извините, я уже давно их не писал, может, что и не так.

— Это ерунда, исправим. А вы что же, и в аптеке работаете?

— Да вот, приходится… Настоящий филиал районная аптека здесь открывать не хочет, на помещение колхоз средств не выделяет, а людям за каждой малостью в Муртазово ездить невозможно, ближайшая-то аптека там, да и выручка пойдёт в другой район. Вот они меня и уговорили торговать здесь самыми необходимыми лекарствами за небольшой процент, ведь кое-что надо развешивать и смешивать. В перерыве часа два-три я и работаю в аптеке. Но, если вы против, я откажусь: с этой аптекой хлопот много, а заработок грошовый.

— Нет, Антон Иванович, работайте, как и раньше, — ответил Алёшкин, а про себя подумал: «Ну, уж не такой я простак! Не из-за одного процента, дорогой, работаешь, на врачебный пункт порядочно бесплатных лекарств отпускается, а в больнице и в амбулатории я что-то запасов медикаментов не заметил».

— Да, — сказал он вслух, — Антон Иванович, меня завтра в райздрав вызывают на совещание, так тут на это время замените меня, я не знаю, во сколько вернусь.

— Слушаюсь, подменю, — ответил Антон Иванович. — Только вот у меня заявление есть.

— Какое заявление?

— Да понимаете, Борис Яковлевич, я почти три года в отпуске не был, не на кого было оставить участок. Теперь вы приехали, так я хочу недельки на две к сыну съездить, отдохнуть немного.

— Что ж, это правильно. Давайте ваше заявление, я завтра Раисе Иосифовне доложу. Если она не будет против, то я тоже возражать не буду.

Чинченко немного растерялся и, конечно, обиделся. Он полагал, что новый доктор будет его упрашивать отложить отпуск и уже приготовился к спорам и доказательствам его необходимости, решив сдаться и отказаться от отпуска только после долгих уговоров и просьб, а тут вдруг неожиданно такое