Беленец оцепенел и вытаращился на протянутую руку Кита, пробормотал эхом:

- …пули не берут…

Потом глянул на Кита, как выстрелил, и снова заорал:

- «Пули не берут»!- и смахнул смертоносный коготь с руки Кита. – А нас здесь берут! Капитан Кравцов тебя своей жизнью прикрыл! А что?! Выходит, не надо было?!

Он сорвал со столика чайник, так что крышка слетела и загрохотала, прыгая на столик, а с него – на пол.

- Не знаю… - отупело откликнулся Кит.

- Мой, мой руку! – орал Беленец и стал поливать из носика еще не отнятую кисть Кита. – Не знаешь?!

Кит отупело обмыл руку от чужой крови, отупело посмотрел на пол купе, куда лилась вода из чайника и кровь… и только сейчас приметил темное пятно у себя на груди. Так отпечаталась на нем самом гибель капитана Кравцова. Кит невольно взялся оттирать ее от себя, но спохватился – это показалось ему кощунством.

Беленец отвернулся, пальцами закрыл глаза капитана Кравцова, подержал их на его веках, пальцы дрожали.

- Так вот ты там в своем прекрасном будущем капитану Дмитрию Кравцову памятник поставь! Здесь ему никто никогда не поставит! Такая у него была служба. И всем расскажи про него! – Тут он повернулся к Киту и навис над ним. - Понял?!

- Так точно… - мелко стуча зубами, проговорил Кит…

…и всё невольно, как-то подсознательно недоумевал, почему капитан Кравцов на слова о памятнике никак не реагирует, тихо вжавшись в угол, где ночью так уютно устраивался в ватнике он сам, Никита Демидов.

Сквозь звон в ушах и грохот бомбежки, Кит услышал чьи-то торопливые шаги… и увидел в коридоре, в дверях купе, незнакомца в черной форме с железнодорожными значками – тоже усатого и с суровым морщинистым лицом, как и тот, что встречал их на вокзале, только помоложе.

- Товарищ Беленец! Пути впереди разбиты бомбой! – доложил он.

- Знаю! – рявкнул Беленец.

- Одного сбили! Прямо рядом с путями воткнулся!

- Так его, гада!

И выругался, прорычал по-матерному.

Человек испуганно глянул в угол купе:

- Ранен?! Врача позвать?!

- Поздно! – сквозь зубы отвечал Беленец. – Геройски погиб капитан Кравцов, вон прикрыл пацана.

Человек сорвал с головы форменную фуражку. И на Кита даже не глянул.

- Где весь медперсонал? На какой стороне? – вдруг совершенно спокойно и деловито осведомился Беленец.

- Еще в вагоне. Команд не было, - как-то опасливо доложил человек.

- Вот черт! Гоните всех на эту сторону! – указал Беленец на купейное окно. – Пулеметный расчет – туда же.

- Один убит, второму плечо разнесло, - доложил человек. – Его с собой уже забрали.

- Там, по ходу, метрах в трехстах овраг! – уверенно указал Беленец. - Живее! Наверняка, еще налет будет… Мощнее этого.

- Есть! – дернулся человек в железнодорожной форме и пропал.

Беленец поднял голову, прислушался… и пробормотал:

- «Пули не берут»… Вот черт, не предупредили…

И снова, выбежав из купе в коридор, поспешил в тамбур.

Только оставшись один, Кит осознал, что сидит на купейной полке вдвоем с мертвецом. Он вскочил, попятился в открытую дверь и… вдруг ему стало страшно стыдно. Ему вдруг подумалось, что он прямо сейчас поступит подло, предаст капитана Кравцова, если бросит его и покинет купе.

Капитан Кравцов сидел в том уголке, словно дремал… отдыхал от жизни. Никита совершенно ничего про него не знал… но ему все больше начинало казаться, что он знает капитана очень хорошо. Он впервые в жизни увидел настоящую смерть прямо перед собой. И эта была вторая смерть ради него, Никиты Демидова, ради того, чтобы он продолжал куда-то идти по своей жизни, с каким-то особым заданием. Только ради этого! Кит не видел, как погиб полковник Вышенский. Но теперь очень хорошо понимал, как полковник это сделал - с каким чувством, как помолившись. И как теперь может сам отдохнуть от жизни. Просто вот так подремать…

Полковник царской охранки знал, что пули не берут того, кто пришел в их век из другого времени, но все равно защищал его, а капитан Красной Армии, не знал. И оба пожертвовали собою. Должно быть, не зря… Это точно – не зря! Такая уверенность сейчас пришла Киту совсем не в голову, и не миллиард мозговых клеток-нейронов пришли к такому важному выводу… Эта абсолютная уверенность возникла и сделалась горячей у Кита в груди - в каком-то особом измерении, вне времен и пространств… И Киту вдруг очень захотелось рассказать капитану Кравцову что-нибудь важное про себя, просто сказать «спасибо!»

Он и сказал это вечное «спасибо!», но тут же в глазах у него потемнело, подкатило к горлу – и он провалился во тьму.

Очнулся Кит от хлёстких шлепков по щекам и шумного, прохладного водяного облака, ударившего ему в глаза… И тут же увидел перед собой огромное, мясистое и очень внимательное лицо товарища Беленца.

- Первый раз смерть увидеть – ничего. Не стыдись, - вытерев рукавом губы, сказал Беленец. – Пошли… Встать, идти сам можешь?

От этого участливого вопроса Кит словно очнулся еще раз, уже по-настоящему, дернулся вверх и ударился макушкой о верхнюю полку. И очнулся в третий раз – уже совсем по-настоящему: в этом мире и в этом, чужом веке. И, наконец, Кит разморозился весь – как будто, ударившись в верхнюю полку, он попал на миг под очень горячий душ.

- Могу! – сказал Кит… и испугался, что не ответил «Так точно!»

- Тогда – за мной, - велел Беленец и вышел из купе.

Кит, потирая макушку, заторопился следом.

Вышли в тамбур. Дверь вагона была открыта в поле.

Раннее мягкое утро дышало наружи влажной и бескрайней травяной весною. Там, наружи, сейчас не было видно никакой войны – там, над свежей, совсем юной травой, стояла умиротворяющая дымка.

Беленец подался из вагона вперед, повис на поручнях, внимательным разведывательным взглядом порыскал слева направо – по всей половине мира, разделенного сейчас надвое военно-санитарным составом, что вынужден был остановиться посреди безлюдного, открытого простора.

Потом товарищ Беленец снова подался назад, в вагон, повернулся к Киту и взял его за плечи.

- «Пули не берут», – снова пробормотал он (это признание Кита, видно, всё не давало ему покоя… и еще, наверно, не давало покоя то, каким полувиноватым тоном сделал это признание Кит). – А что берёт?

Кит почувствовал,