– Это в Европе, где есть традиции, – возразил Самедов, – а внаших странах еще долго будет господствовать идеология абсолютной истины. Можноподумать, что в вашем государстве Президент не является носителем подобнойистины. Во всяком случае, он так считает.

– И за это его критикуют, – напомнил Борис Макарович. – Иливы считаете, что между вашим и нашим государством нет разницы?

– Не будем спорить, доктор, – примирительно сказалподполковник, – давайте по-хорошему. Вы говорите мне фамилию, под которойзарегистрирован ваш пациент, и я сразу ухожу отсюда. А вы получаете вашуродственницу в целости и сохранности. В противном случае...

Борис Макарович напрягся, ожидая окончания.

– ...Вы можете ее никогда не увидеть, – подытожил Самедов.

– Сначала отпустите женщину, – чуть подумав, сказал Тимакин,– а уже затем мы будем говорить.

– Это невозможно, – возразил Самедов, – вы, очевидно, меняне понимаете. Вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия.

– Возможно, – согласился Борис Макарович, – но снасильниками, врывающимися в ваш дом, вообще бесполезно вести какие-нибудьпереговоры. Вам так не кажется?

Подполковника трудно было вывести из привычного состоянияравновесия. Он вздохнул, посмотрел на часы. Как не вовремя они усыпили этудамочку, подумал Самедов. Но, очевидно, у них не было иного выхода.

– Так вы отказываетесь? – спросил он врача. – Я меня нетвремени с вами разговаривать.

– Я должен посоветоваться со своим пациентом, – неожиданносказал Тимакин, – согласитесь, что это и его касается.

– Согласен, – кивнул Самедов, – сколько времени вам нужно?

– Полчаса. Я должен ему позвонить.

– Вы хотите сказать, что его нет в больнице?

– Я сказал то, что хотел сказать.

– Хорошо, – согласился подполковник, – я уйду и вернусьровно через полчаса. Я думаю, вам рассказали кое-что о вашем пациенте. Если вывызовете милицию или позвоните в ФСБ, не скрою, у меня будут некоторыенеприятности. Но у вас их будет гораздо больше. И самое главное, что нам всеравно через день или через два его выдадут. А вот уголовное дело против васзакроют еще нескоро. Так что вы об этом не забывайте.

Он поднялся и вышел из кабинета. Тимакин остался один. Онсразу потянулся к телефону, поднял трубку, но затем, подумав немного, положилее обратно. Его гость был прав, в логике Самедову трудно было отказать.

Борис Макарович позвал сидевшую в приемной секретаршу. Онаосторожно вошла, не понимая, по какой причине неизвестный гость так долгозадержался в кабинете у заведующего.

– Он ушел? – коротко спросил Борис Макарович.

– Ушел, – испуганно подтвердила она, увидев лицо Тимакина.Она никогда не видела у него такого выражения на лице.

– Спустись вниз и проверь, он вышел из больницы или нет, –попросил Тимакин.

– Хорошо, – девушка вышла из кабинета.

Борис Макарович сидел еще целую минуту. Затем быстроподнялся и вышел в коридор. Там стояли несколько человек. Он подумал немного ивернулся в свой кабинет. Нельзя было рисковать. Через несколько минут вернуласьсекретарша.

– Он вышел из больницы, – подтвердила она.

Тимакин поднял трубку и набрал номер главного врача.

– Вы можете вызвать меня к себе? – попросил он.

– Как это вызвать? – удивился главврач. Они были знакомы сТимакиным много лет. Он не понял Бориса Макаровича, когда тот позвонил ему сподобной просьбой. Он не мог вызвать заведующего кафедрой медицинскогоинститута, доктора наук, известного врача, пусть даже работающего в руководимойим больнице. Он мог только позвонить и пригласить его к себе.

– Вызовите меня официально, – повторил свою просьбу Тимакин,– мне нужно, чтобы вы вызвали меня через вашего секретаря.

– Хорошо, – согласился главврач, по-прежнему недоумевая.

Через минуту Тимакину позвонили по внутреннему селектору,попросили его спуститься на второй этаж. Зайдя в приемную, он увидел таммолодого врача, с которым он не был знаком. Дождавшись, пока тот выйдет,Тимакин быстро прошел в палату, находившуюся рядом с кабинетом главного врача.Саид, увидев его, чуть приподнялся.

– Я нас проблемы, – сказал Борис Макарович, – я сейчас вамвсе расскажу, и мы вместе решим, что нам делать.

Саид слушал его молча, ни разу не перебив. Только бледнелеще больше. Когда Борис Макарович закончил свой рассказ, Саид, с трудомопираясь на правую руку, поднялся и сел на кровати. После чего решительносказал:

– Пусть мне принесут одежду. Я поеду к ней.

– Нет, – возразил Тимакин, – мы вызовем милицию и освободимЭллу. Так будет правильнее.

– Нет, не правильнее, – возразил Саид, – вы сделали операциючеловеку, у которого было огнестрельное ранение, и не сообщили об этом, выположили меня в палату под чужим именем. Если об этом узнают, у вас будутнеприятности. Могут даже возбудить уголовное дело. Нет. Я не могу так подводитьлюдей, которые мне помогли. Кроме того, они не отпустят Эллу, даже если мывызовем милицию. Вы не знаете этих людей, доктор, а я знаю. Если они увидят,что милиция приехала в больницу, они убьют Эллу, чтобы не оставлять свидетелей.Поймите, что я не имею права рисковать жизнью человека, который меня спас.

– Может быть, – неожиданно сказал Борис Макарович, – можетбыть, вы и правы. Но я вам не позволю покинуть больницу. Я каждого врача естьсвои обязательства перед пациентами. Я не могу позволить вам уйти.

– Я меня нет другого выхода, – твердо заявил Саид, – и непытайтесь меня удержать, доктор. Вы сделали все, что могли. Поймите, что я неимею права подставлять женщину, которая столько для меня сделала. Если с нейчто-нибудь случится, я себе не прощу этого никогда в жизни. Никогда.

Тимакин молчал. Он не знал, что сказать.

– Я поеду с вами, – наконец предложил он.

– Нет, – возразил Саид, – если вы соберетесь ехать со мной,они просто не дадут нам уйти из больницы, решив, что мы хотим сбежать. Япопытаюсь ускользнуть через другой выход. Они ведь не знают, что я уже хоть и струдом, но могу ходить.

– Вы ставите меня в трудное положение, – признался Тимакин,– я впервые в жизни не знаю, как поступить.

– Отпустите меня, – улыбнулся Саид, – это будет лучшее, чтовы можете сделать. Для мужчины нормально, если он защищает женщину. Я нас любятвспоминать слова Расула Гамзатова, который сказал, что настоящие мужчиныдерутся только в двух случаях. За землю и за любимую женщину. Во всех остальныхслучаях дерутся петухи, сказал поэт. А я иду защищать женщину, которая спасламне жизнь. И которая мне нравится, – добавил он вдруг.