Лили взглянула на часы и увидела, что опаздывает ровно на полчаса, как и было задумано. Ничего, подождет.

Дверь распахнулась. Она ожидала, что художник набросится на нее с упреками в опоздании, и была слегка разочарована, когда он спокойно кивнул и отступил, чтобы дать ей пройти. Лили тихо ахнула. Стеклянную стену, составленную из нескольких частей причудливой формы, рассекал узкий железный мостик футов на десять выше пола. Сквозь стекло виднелась изумительная панорама озера, скал и деревьев.

— Что за удивительный дом!

— Спасибо. Хотите чего-нибудь выпить?

Предложение звучало достаточно сердечно, но больше всего она была поражена тем, что он сменил заляпанную краской джинсовую рубашку и шорты на черную шелковую сорочку и светло-серые слаксы. Как ни смешно, но дорогая одежда лишь подчеркивала решимость, написанную на его обветренном, грубоватом лице.

Лили отказалась от спиртного и попросила показать ей дом. Лайам охотно согласился.

Пройдя просторную гостиную, кухню, библиотеку и столовую, они спустились на нижний уровень, где находилось несколько спален поменьше. Железный мостик на входе вел в стеклянную башню, где, по словам Лайама, была его студия.

Лили надеялась, что Лайам поведет ее туда, но ей показали только хозяйскую спальню, обставленную с почти монашеской простотой. Повсюду были развешаны великолепные произведения искусства, и Лайам говорил о каждом со страстным увлечением. Огромные холсты Джаспера Джонса располагались рядом с изящными композициями Агнес Мартин в голубых и бежевых тонах. Одна из неоновых скульптур Брюса Неймана переливалась около арочного входа в библиотеку. Длинная стена гостиной была занята впечатляющими картинами Элен Франкенталер, а тотемная скульптура из камня и дерева царила в коридоре. В этом доме были представлены лучшие работы современных художников. Всех, за исключением Лайама Дженнера.

Лили дождалась окончания экскурсии, а когда они возвратились в гостиную, все-таки не выдержала:

— Почему вы не повесили ни одну из своих работ?

— Созерцание моих картин не дает ни на минуту расслабиться. Я начинаю выискивать в них недостатки, думать, как исправить уже сделанное, и волей-неволей приходится брать в руки кисть.

— Понимаю. Но здесь, как нигде в мире, они были бы удивительно на месте.

Лайам с недоумением уставился на нее, и суровое лицо чу№ смягчилось улыбкой.

— Вы и в самом деле неравнодушны ко мне.

— К сожалению. Несколько месяцев назад я пыталась поторговаться за вашу картину «Композиция № 3». На двухстах пятидесяти тысячах мой бизнес-менеджер заставил меня отступить.

— Совершенно непристойная цена, верно?! — воскликнул художник с таким довольным видом, что она рассмеялась:

— Стыдитесь, кровопийца вы этакий! Она никак не стоила больше двухсот тысяч! Вы невыносимый человек!

— Так жить легче, не находите?

— Хотите забраться в башню из слоновой кости и никого к себе не подпускать?

— Я ценю уединение.

— Этим и объясняется постройка столь необычного дома в глуши северного Мичигана, а не на Карибских островах или Бермудах?

— Вижу, вы неплохо меня изучили.

— Поверьте, мое уединение нарушалось куда чаще и бесцеремоннее, но я не стала отшельницей. Знаете, что я до сих пор не могу нигде появиться, чтобы меня не узнали?

— Знакомый кошмар.

— Почему вы так нетерпимы к людям? Стоит ли придавать такое значение вниманию поклонников?

— Это старая история.

— Расскажете?

— Вряд ли у вас хватит терпения выслушать.

— Не сомневайтесь, хватит, — заверила Лили, присаживаясь на диван. — Обожаю всякие жизненные истории.

Лайам, сдавшись, тяжело вздохнул:

— Критики «открыли» меня как раз накануне моего двадцатишестилетия. Уверены, что это будет вам интересно?

— Абсолютно уверена.

Лайам сунул руки в карманы и шагнул к окну.

— Я, как говорят в романах, однажды утром проснулся знаменитым. Поток приглашений, статьи в журналах, дифирамбы, успех, слава и тому подобное. Люди швыряли безумные деньги, лишь бы заполучить самый серенький из моих рисунков.

— Я хорошо знаю, что это такое, — кивнула Лили.

Сообразив, что она действительно понимает, через какие испытания ему пришлось пройти, Лайам немного расслабился, отошел от окна и расположился напротив своей гостьи в глубоком кресле, заполнив его точно так же, как заполнял своим присутствием любое пространство, в котором находился. Лили стало немного не по себе.

Уж очень он напоминал Крейга. Тот тоже имел свойство подавлять окружающих.

— Естественно, голова у меня закружилась, и я поверил в собственную гениальность. С вами тоже такое было?

— Мне повезло. Муж не давал мне оторваться от реальности. Постоянно старался спустить на землю.

«Даже слишком старался», — подумала она. Крейг так и не сообразил, что она нуждалась в его похвале больше, чем в критике.

— Ну а меня некому было осадить. Я забыл, что хвалят не художника, а его работы. Стал шататься по вечеринкам, вместо того чтобы сидеть в мастерской, много пил, пристрастился к кокаину, полюбил веселых девочек и вольный секс.

— Только секс никогда не бывает вольным, верно? Обязательно найдется особа, которая захочет вас захомутать.

— Тут вы правы, особенно когда ты женат на женщине, которую любишь. О, я старался оправдать себя, потому что только она была моей истинной любовью, а все остальные — ничего не значащими постельными забавами. Оправдывал потому, что она тяжело переносила беременность и доктор велел оставить ее в покое, пока не родится ребенок.

В голосе звучало такое презрение к себе, что Лили поежилась. Этот человек судил себя намного строже, чем других.

— Жена, разумеется, обо всем узнала и ушла от меня. Неделю спустя се отвезли в больницу. Ребенок родился мертвым.

— О, Лайам…

Но он только скривил губы и отвернулся, явно не желая ее сочувствия.

— У этой истории все же счастливый конец. Она вышла замуж за издателя журнала и родила ему трех здоровых, прекрасных детишек. Что же до меня… я получил жестокий урок и понял, что в жизни действительно важно, а что нет.

— И с тех пор живете в строгом уединении?

— Ну, не совсем, — улыбнулся он. — У меня есть друзья, Лили. Настоящие.

— Люди, которых вы знаете сто лет, — предположила она. — Новые знакомые не считаются.

— Думаю, с годами все труднее приобретать друзей. Разве не так?

— Вы правы.

Она хотела спросить, почему он все-таки пригласил ее, но внезапно ее осенило: