— Мне нужно идти.

Лайам к тому времени так погрузился в работу, что сначала не понял, о чем идет речь. Потом его грубоватое лицо исказилось чем-то похожим на боль.

— О Господи, вы не можете…

— Пожалуйста. Я не капризничаю. И не набиваю себе цену. Мне нужно… я сейчас вернусь. Только достану кое-что из машины.

Лайам отступил от холста, рассеянно пригладил волосы, оставив на лбу мазок краски.

— Я сам принесу.

— В багажнике корзинка и коробка. Мне… Ладно, пойдем вместе.

Они помчались по мостику, горя нетерпением поскорее покончить с этим и вернуться к тому, что казалось таким существенно важным.

Лили, сбежав со ступенек, осмотрелась в поисках сумочки с ключами. Но сумочка как назло куда-то запропастилась.

— Какого дьявола вы заперли машину? — заревел он. — Откуда здесь, в Богом забытом захолустье, возьмутся воры?!

— Я живу в Лос-Анджелесе, не помните? — огрызнулась она.

— Вот!

Он достал сумочку из-под стола и принялся рыться в ней.

— Отдайте!

Лили выхватила у него сумочку, сунула туда руку, но Лайам стиснул ее локоть и увлек к двери. Лили не помнила, как ей удалось найти ключи. Она вырвалась, нажала пульт, открывающий багажник, и едва не всхлипнула от облегчения, увидев корзинку. Коробку с лоскутами она сунула Лайаму.

Тот едва взглянул на нее.

Они снова ринулись в дом, взлетели по лестнице, одолели мостик и вновь оказались в мастерской. Оба задыхались — не столько от физических усилий, сколько от переполнявших их эмоций. Лили упала на стул. Лайам бросился к холсту. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись — редкий момент взаимопонимания и безмолвного общения. Он не стал допытываться о причинах ее настойчивости, не выказал не малейшего пренебрежения, увидев, что ей срочно понадобилась всего-навсего корзинка для шитья. Очевидно, и Лайам понял, какая созидательная сила движет ею в эту минуту.

Лили принялась за работу. Оба молчали. За окном стемнело, и в мастерской зажглись светильники, развешанные с таким расчетом, чтобы обеспечить равномерное освещение.

В тишине было слышно пощелкивание ножниц Лили. Иголка летала широкими взмахами, стягивая лоскуты. Наметка продержится, пока Лили не доберется до швейной машинки.

Шов находил на шов. Оттенки сочетались, переходя от светлого к более темному. Узоры подбирались словно сами собой, гармонируя друг с другом.

Его пальцы скользнули по ее шее. Она и не заметила, когда Лайам отошел от холста. Пятно краски алело на его черной шелковой рубашке, оранжевая капля присохла к дорогим слаксам. Жесткие седеющие волосы растрепались, лоб украшала еще пара мазков. Он взялся за верхнюю пуговицу прозрачной розовато-оранжевой блузки Лили, и она вздрогнула. Лайам, глядя в ее глаза, расстегнул пуговицу. Другую.

Третью.

— Пожалуйста, — прошептал он. Она не попыталась остановить его, когда он распахнул блузку.

Даже когда его сильные, измазанные краской пальцы задели переднюю застежку лифчика, она не шелохнулась. Лили просто склонила голову к шитью и стала ждать.

Ее сильно потяжелевшие за последние годы груди вырвались на свободу. Лили позволила ему расположить складки блузки, как он хотел. Лайам потянул рукава вниз, до самых локтей.

Груди выглядывали из легкой ткани, как пухленькие птенчики.

Лайам молча вернулся к холсту.

Лили, как была, с обнаженной грудью, продолжала шить.

Еще час назад она была уверена, что ее творческая идея не имеет ничего общего с обольщением, но то поразительное обстоятельство, что она позволила Лайаму раздеть ее, означало нечто большее. Очевидно, смысл, заложенный в узоре покрывала, сложнее, чем она ожидала. Лили была уверена, что ее сексуальные порывы давно мертвы. Однако томление горящего желанием тела говорило само за себя.

Она осторожно опустила руку в коробку и нашла мягкий лоскут старого бархата, переливавшегося глубокими чувственными оттенками ало-бордовых тонов. Цвет темно-опалового базилика. Цвет потаенной женской плоти.

Лили дрожащими пальцами скруглила углы. Ткань терлась о ее соски, заставляя их твердеть и напрягаться. Она снова сунула руку в коробку и взяла еще один кусочек бархата, потемнее. Символ святая святых ее женственности.

Позже она добавит несколько крохотных стразиков — капель росы.

Услышав сдавленное проклятие, Лили подняла глаза. Лайам гневно уставился на нее. Лицо покрыто потом, руки бессильно повисли. У ног валяется забытая кисть.

— Я сотни раз писал с натуры. Это впервые… — Он ошеломленно потряс головой. — Я не могу. Не могу…

Лавина стыда накрыла Лили. Лоскут спланировал вниз.

Она вскочила, лихорадочно стягивая края блузки.

— Нет, — выдохнул Дженнер, шагнув к ней. — О нет, не это.

Пламя, бушующее в его взгляде, ошеломило ее. Он был так близко, что дышать становилось все труднее. Не отводя от Лили глаз, он распахнул блузку, взвесил на ладонях ее груди и опустил лицо к мягким полушариям. Она судорожно вцепилась в его руки, когда жадные губы сомкнулись на соске.

Подобный пыл более пристал молодым, а они уже вступили в пору зрелости. Лили ощутила прижатый к бедру твердый бугор, когда Дженнер потянулся к поясу ее юбки. Страсть отступила. На смену ей пришел здравый смысл, и Лили отстранилась. Ах, будь она на двадцать лет моложе… но сейчас она не позволит ему увидеть себя такой…

— Лили, — протестующе пробормотал он.

— Прости…

Вместо ответа Лайам сунул руки ей под юбку, стянул трусики и, встав на колени, приник к ее лону. Теплое дыхание коснулось бедер. Теряя голову от блаженства, Лили раздвинула ноги, совсем чуть-чуть… и позволила его дыханию коснуться самого заветного местечка. Лайам потянул ее вниз, на жесткий каменный пол, сжал ладонями лицо и поцеловал.

Глубоким, умелым поцелуем мужчины, знавшего многих женщин.

Она опрокинулась на спину и потянула его за собой. Юбка сбилась на талии. Он погладил ее ноги, развел шире и окунулся лицом в ее свежесть.

Лили согнула ноги в коленях, упиваясь его жадными, сладострастными ласками, сама не понимая, как вышло, что после стольких лет она бьется в нескончаемых судорогах разрядки, столь сильной, что сознание мутится.

К тому времени когда она пришла в себя, он был обнажен.

Мощное тело накрыло Лили. Она призывно подалась навстречу, и он с силой вошел в нее. Пальцы Лили запутались в его волосах. Обвив ногами его талию, она наслаждалась долгим поцелуем. Шовчик между камнями врезался в ее спину, и она невольно поморщилась при следующем резком выпаде.

Лайам заметил это, приостановился и стал двигаться чуть медленнее, а потом перевернул ее на себя.