Я спрыгнул с сорона и поклонился им как можно уважительнее.

— Не поможете ли мне, о прекраснейшие из народа орков?

Они снова захихикали, тихонько перешёптываясь между собой. Но старушки явно были глуховаты, и их шёпот мне был отчётливо слышен.

— А он ничего так.

— Вежливый.

— Обходительный.

— Даже хорошенький, жаль что не зелёный.

— Поможем?

— А чё-ж не помочь такому.

Они разом кивнули.

— Чего у тебя там?

— Рассказывай, милок.

— Заблудился, чи шо?

Снова расшаркавшись, я кивнул.

— Вы угадали! На меня и моих спутников напали ыволки…

Нет, говорить надо быстрее — чуть зазевался, сделал паузу, и меня тут же перебили.

— Эти могут.

— Те ещё гадости.

— Зубастые.

— А уж завывают, кровь стынет в жилах.

— Помню, когда молодая была…

— Много их по пустоши бегает.

— Отправила меня бабка в соседнюю стоянку за солью…

— Прекрати, мы эту историю уже сто раз слышали.

— А я не вам, а человеку.

— Ты её до вечера будешь рассказывать.

— Помочь ему надо. Милок, они тебя укусили?

— Если укусили, надо рану промыть.

— У меня настойка мухоморов, помажем сейчас, и внутрь стакан выпей.

— Нет, нет, — я замахал руками, — никто меня не кусал! Потерялся я от своих спутников. Мне бы как-то…

— Потерялся?

— Эт можно помочь.

— Сейчас позовём Оройхоню, он сразу тебя найдёт.

— Даже не сумневайся.

— Оройхоня хоть и шаман, а с пониманием.

— Оройхоня! — заорали они слаженным хором, — выйди! Пришли к тебе!

Из вигвама послышалось бурчание.

— Оройхоня!

— Да слышу я!

Полог откинули изнутри, и я увидел орка. По сравнению с Уру-Букой и его бойцами, этот был худой и вовсе не воинственный. А ещё у него из пасти не торчали клыки. Если бы не зелёный цвет кожи, он вполне бы сошёл за обычного человека.

— Ну? Чего?

— Вот!

Бабки ткнули в меня пальцами.

— Опять жертва, что ли? Скажите, что я разумных в жертву не приношу. Надоели!

— А вот сын моей подруги приносит, — скорчила недовольную гримасу орка в красном платочке, — по две в неделю.

Шаман закатил глаза и сделал выражение лица “достали”. Я, кстати, делал точно такое же, когда родственники укоряли меня в неженатости.

— Оройхоня, — вспомнила бабка с серьгой, — он заблудился.

— А я здесь причём? И не зовите меня Оройхоней! Я Оройхониус!

— Ой, прекрати!

— Не наше это имя, не орочье.

— Нечего тебя было отсылать учиться.

— Книжек поначитался, а теперь умничаешь.

— Помоги ему, Оройхоня!

Шаман посмотрел на меня тоскливым взглядом. Я сочувственно кивнул и развёл руками.

— Заходи, — махнул он мне и скрылся в вигваме.

Ну ладно, посмотрим, что он мне скажет. Под одобрительные взгляды бабок, я вошёл вслед за шаманом.

Внутри оказалось достаточно темно. У стенок вигвама теснилась какая-то утварь, а в центре, в круге света на коврике, сидел шаман.

— Садись.

Орк указал мне на ковёр напротив. Пришлось бухнуться туда и поджать ноги под себя.

— Орой.

Шаман протянул мне руку.

— Иван.

— Хорошо.

Он пошарил рукой в темноте за спиной и вытащил на свет большую бутылку с чем-то мутным и две пиалы.

— Камлать будем, — многозначительно подмигнул он мне и разлил по первой, — ну, за знакомство.

Пришлось взять пиалу и выпить залпом. Ух! Ну и гадость они здесь пьют.

— Ты кем работаешь? — спросил шаман, выставляя между нами тарелку с нарезанным сыром.

— Владыкой.

— И как?

— Ну, мне нравится.

Орой вздохнул.

— А я шаманом. Надоело до жути!

Съев кусочек сыра, он разлил по второй.

— Жертвы заставляют приносить? — сочувственно уточнил я.

— Да нет, — он скривился, — никого я не приношу.

— А в чём тогда дело?

— Достали, — шаман провёл ладонью по горлу, — сил уже нет. Сначала приходят “вызови нам дождь”. Ну я целый день прыгаю, как заведённый, с бубном. На погоду, знаешь ли, обычные заклинания не действуют, только “бабушкины обряды”. И что?

— Что?

— Идёт дождь. Так они приходят на следующий день и говорят: “Сделай, чтобы дождь не шёл”. Я что им, бюро заказов погоды? У меня бубен скоро порвётся от частых плясок.

— А отказать?

Орой покачал головой.

— Э нет, брат, нельзя. Обидятся, да!

Мы с ним помолчали, выпили ещё раз.

— Или вот ещё: сделал я одной орке амулет против скисания молока. Сказал: повесь над кувшином, проволочки не трогай. Через пару дней прибегает — ой, скисает снова. Иду к ней. Показывай, говорю, где амулет. А она его повесила аж за три метра от молока, да ещё и проволочки погнуты. Ой, я ничего не делала, говорит, оно само. Как само? Я куда сказал повесить? Кто проволочки погнул? Ух, так бы и выпорол! Но нельзя, мне воспитание не позволяет.

— Мне Владыкой тоже бывает несладко. То светлые нападают, — пожаловался уже я, — то родственник на трон претендует. То Казна не слушается.

— Выпороть её, — со знанием дела заметил шаман, — розгами.

— А как же воспитание?

Мы разом вздохнули, грустя о такой замечательной, но упущенной возможности.

* * *

Проснулся я в том же вигваме. Голова раскалывалась, а во рту будто кто-то нагадил. Выползая наружу, я клятвенно обещал себе — никогда больше не камлать. Ни за что, ни за какие коврижки. Мумия пошлю, пусть он этим занимается. Всё равно мёртвый, голова по определению болеть не может. А Владыке такое времяпрепровождение вредно!

Лавочка стояла пустая, и я обессилено упал на неё. В ответ на резкое движение, на поясе булькнула фляжка. Ага! Шагра что-то говорила про эту воду и шаманов. Не помню, что конкретно, только мне сейчас она и нужна. Я отвинтил пробку и сделал пару глотков. Ммм… Идеально!

Рядом кто-то плюхнулся, жалобно застонав. Ага, вот и шаман явился. Выглядит, кстати, он так себе — помятый, с мешками под глазами.