– То был обыкновенный вопрос, – Писака пригубил горячий чай. – Мой друг обещал хорошо заплатить тому, кто вернет его жену… – он обернулся к Давиду. – Не правда ли?

Давид молча кивнул, сделал глоток и потом озвучил цифру:

– Восемьдесят тысяч долларов.

Наступила неловкая пауза, когда сказанная сумма буквально переполнила внутреннее пространство хаимы.

– Это все, что у меня имеется, – добавил он.

Рука Сулеймана Р. Ораба, он же Сулейман Бен–Куфра, дрогнула очевидным образом, когда он услышал сумму.

– Восемьдесят тысяч? – недоверчиво переспросил он. – Сильно, должно быть, ты любишь свою жену…

– Очень…–согласился Давид. – Скажи мне… Как–нибудь можешь помочь найти ее?

– Эти восемьдесят тысяч – больше, чем сможешь заработать за десять лет, торгуя в пустыне, – напомнил Писака.

– Да, это значительно больше, – согласился торговец. – Но, к сожалению, не представляю, как смогу заработать эти деньги… – замолчал, задумчиво рассматривая стакан с недопитым чаем, затем продолжил. – Но в любом случае поговорю с моими людьми, может быть кто–то из них слышал про торговцев рабами… Как зовут твою жену?

– Ее зовут Надия, ей двадцать лет и она ашанти.

Суданец встал и направился к выходу.

– Возможно, этого будет достаточно.

Позвал своих людей, и они ушли в конец каравана.

Давид обернулся к испанцу и спросил:

– Думаешь, мы правильно поступили?

– Надеюсь, что да. Это большие деньги и заметно, что он разволновался. Больше, чем ему заплатит любой покупатель. Если она у него, то найдет способ прийти к соглашению… Вернется и скажет, что один из его людей знаком с неким типом, а его двоюродный брат, в свою очередь, знает…– после этих слов сделал рукой широкий жест. – Если предложит себя в качестве посредника, то мы на верном пути…

– Да поможет нам Господь!

– А есть ли у тебя эти деньги?

– Смогу собрать… Коллингвуд предложил занять у него, если понадобится, а дней через пятнадцать все верну.

– У него денег предостаточно. По этому поводу можешь не беспокоиться.

Он замолчал. Торговец вернулся один с видом задумчивым и озабоченным. Все–таки, восемьдесят тысяч долларов – сумма большая, очень большая, способная подвинуть его совершить какую–нибудь глупость, и, чтобы все хорошенько обдумать, он попросил разрешения посовещаться со своими людьми. Восемьдесят тысяч в обмен за ту, за которую ожидал получить не больше двадцати тысяч и безо всякого риска. Восемьдесят тысяч! – более чем достаточно, чтобы уйти на покой и не о чем более не волноваться. Но тут ему припомнились слова Амина:

«Она слишком много знает про нас… И где мы сможем отсидеться в безопасности, если донесет на нас?»

Тот негр был прав: слишком много смертей вокруг нее. Если Надия расскажет, что знает о Сулеймане Р. Орабе, то его будут искать даже на краю света, назначат цену за его голову, сотрут с лица земли его дом в Суакине и никогда уж он не сможет ни спать, ни есть спокойно.

Войдя в хаиму, он грустно улыбнулся своим гостям, сел и печально покачал головой:

– Сожалею, но никто из них не представляет каким образом можно связаться с работорговцами.

– Уверен?

– Смог бы хорошо заработать, выступив в качестве посредника.

Он с уверенностью отрицательно покачал головой.

– Мои принципы не позволяют ни принять участие в подобной сделке, ни принять в качестве вознаграждения хотя бы цент из тех денег, – произнес он с гордым видом. – Единственно о чем сожалею, так это то, что не могу ничем помочь.

На этом разговор был закончен, и они распрощались. Писака взял своего верблюда под уздцы и проводил Давида до того места, где он оставил джип. Стоя там, они наблюдали, как погонщики сложили хаиму и начали готовить караван к переходу.

Испанец задумчиво кусал нижнюю губу.

– Странно, очень странно… – пробормотал он. – Первый раз в жизни вижу, чтобы купец–суданец отказался от возможности заработать деньги, выступив посредником… – он в упор взглянул на Давида. – Что скажешь?

– Я не знаю этих людей…

– Все они жулики… – уверенно заявил и опять принялся задумчиво кусать свою нижнюю губу. – Могу поклясться, что он что–то знает. Возможно, более чем достаточно…

– А почему тогда отказался стать посредником?

– Это–то меня и беспокоит…

Караван поднялся и медленно побрел по пескам. Поравнявшись с ними Сулейман на прощание махнул им рукой со своего верблюда и, не оборачиваясь более, пошел следом.

Давид обернулся к Писаке.

– И что будем делать теперь? – спросил он.

– Продолжать наблюдать, что и делали до этого, но смотреть и слушать еще более внимательно, чем до этого. Но думаю, что тут где–то зарыли кота. Уверен, без кота здесь не обошлось.

– Не понял… какого–такого кота?

– Это у нас говорят так. Означает что дело с душком, не такое ясное, как кажется с первого взгляда, – и принялся яростно жевать мизинец на левой руке. – Ты только посмотри на этих верблюдов! Самые вшивые и тощие из тех, каких я видел в своей жизни. Больше подходят какому–нибудь умирающему с голоду торговцу содой.

Порывшись в карманах, извлек пачку сигарет и предложил Давиду, но тот, понюхав, отказался, сморщив нос.

– Что это? – подозрительно спросил он. – Марихуана?

– Какая марихуана?! Ты что? «Корона» – самый лучший черный табак с Канарских островов. Будет правильно, если вернешься на свой пост, а я здесь останусь.

– Зачем?

– Кто–то должен предупредить остальных, если появится второй караван. И у меня опыта больше.

– Хотел бы остаться с тобой.

– Тогда никого не будет на твоем посту и никто не будет следить за местностью с той точки. А завтра рано утром поедешь в оазис и предупредишь Миранду. Она, в свою очередь, скажет Алеку, а он уже решит, что и как делать. Сейчас тебе лучше уехать. Не поторопишься и ночь застанет в дороге.

Давид забрался в джип, и, пожелав друг другу удачи, он поехал по своим же следам на север. Писака смотрел, как пыль клубилась следом за удаляющейся машиной, затем, прикинув, сколько светлого времени осталось в его распоряжении, расседлал своего «Марбелью».

– Иди, найди себе что–нибудь пожевать, но далеко не уходи, – обратился он к верблюду. – Возможно, ты скоро понадобишься мне.

Стреножив животное, он оставил его бродить вокруг, а сам принялся чистить и проверять свое ружье с оптическим прицелом.

Луна поднялась высоко в небе и осветила человека, спящего на песке в обнимку со своим ружьем, и еще одну тень, что беззвучно подкрадывалась к нему в ночной тишине.