В Африке люди умирают и исчезают безо всякого внимания и интереса со стороны, хотя бы потому, что в Африке большинство людей как бы и не «существует» – они нигде не зарегистрированы, у них нет паспортов, нет каких–либо документов, а иногда и обыкновенных фамилий…

Как расследовать чью–то смерть, когда о нем или о ней нет никакой информации, нигде нет их фотографий, отпечатков пальцев, даты рождения, свидетельства о браке, о разводе или смерти?

Тысячи африканцев, рассказывая о себе, могут лишь указать название родной деревни и собственного племени. Большинство не знают о том, что времена колоний прошли и что теперь они живут в независимой стране под названием Нигерия или Заир, Танзания или Тонго…

«Белые» опоздали здесь на сотни лет в своем усердии по классификации и выделении из общей массы каждого индивидуума, путем превращения его в номер в каком–нибудь списке или картотеке, что очень удобно при проведении разного рода анализов, исследований, сбора статистики, учета и составления отчетности, поскольку на это уходит всего лишь несколько минут. Собранная таким образом масса – однородная масса, состоящая из индивидуумов, откуда опытный взгляд того, кто занимается «расследованием», может одним движением извлечь подозреваемого субъекта и разложить его под своим микроскопом.

Но большая часть человеческой массы в Африке – не более, чем просто «масса», где каждое человеческое существо имело несчастье (а может быть наоборот – счастье) быть пропущенным или упущенным при формировании бюрократической системы, что давало преимущество остаться в тени и неизвестности, если он этого желал, но и одновременно влекло за собой неудобство оставаться «анонимным субъектом» даже тогда, когда он этого более не хотел.

Двадцать четыре африканца задохнулись на дне старого пересохшего колодца, где–то в Судане, и никому в голову не пришло узнать откуда они родом, остались ли у них семьи и кто засунул их туда умирать таким ужасным образом.

Алек Коллингвуд был прав: «расследование» – это слово европейское.

Разбудил ее слабый шорох, возникший совсем близко.

И хотя солнце поднялось уже высоко, она продолжала лежать с закрытыми глазами, в надежде, что снова получится заснуть и во сне забыть про жажду, про Амина и предстоящий долгий переход через пустыню.

Она подумала, что это должно быть пробежала ящерица или песчаная крыса, но несколько камешков с сухим шорохом опять скользнули рядом с ее головой, и тогда она открыла глаза, и сердце замерло у нее в груди, и ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы не закричать от ужаса.

В двадцати сантиметрах от своего лица она увидела огромные, тяжелые, покрытые густым слоем пыли ботинки.

Почувствовала, как горькие слезы навернулись на глаза, и она не смогла сдержаться и всхлипнула от чувства бессилия, от ощущения, что все усилия были напрасны и все возвращается к кошмару, от которого ей не удалось убежать. Медленно, очень медленно она подняла глаза и увидела вначале широкие и грязные штаны, затем широкий пояс, засаленную рубаху, густую бороду и наконец лицо Сулеймана Р.Ораба с ироничной ухмылкой.

– Ну–ка, Ну–ка! – воскликнул он притворно удивленным голосом. – Посмотрите, куда залетела наша голубка…

Она не выдержала, закрыла глаз и начала молча плакать.

Торговец присел рядом на корточках.

– Не плач, черная, – произнес он.– Не убивайся так. Лучше скажи спасибо, что мы нашли тебя… Ты бы умерла от жажды в этой пустыне… – она ничего не сказала, но он и не ожидал никакого ответа. – Надо же, смогла обмануть самого Амина! А ты не так проста, как казалась… – и изменившимся злым голосом, спросил резко:

– Где этот сукин сын?

Обернувшись к четырем своим охранникам, что остались сидеть в седлах на верблюдах, приказал:

– Идите и найдите его. Он где–то недалеко.

– Этот негр хорошо стреляет, – возразил один из них с недовольной физиономией. – Зачем рисковать жизнью, когда пустыня и так проглотит его?

– Вас четверо, а он один, не правда ли? К тому же он может выбраться отсюда и потом поджидать нас в Суакине, а я лишусь покоя, зная что он остался в живых… Найдите его!

И они поскакали, рассыпавшись по равнине. Сулейман встал, подошел к верблюду, вернулся с тяжелой хирбой, полной воды.

– Пей. Не хочу, чтобы ты сдохла раньше срока.

Надию не пришлось уговаривать дважды, она пила с нескрываемым наслаждением, забыв на несколько мгновений обо всем на свете. Утолив жажду, она налила немного воды себе в ладонь и ополоснула лицо.

– Как ты нашел меня?

Суданец указал на небо, в вышине кружили несколько грифов.

– Стукачи пустыни. Настолько безмозглые твари, что не могут отличить мертвого человека от спящего. Для них тот, кто не шевелится более часа – уже падаль.

Она ничего не ответила. Смотрела в ту сторону, куда ускакали всадники.

– Не позволю тебе закопать меня снова, – произнесла она наконец. – Будь что будет, но ни за что не спущусь на дно колодца. Если будет нужно, перережу себе вены.

Он внимательно взглянул на нее и улыбнулся.

– Не будь дурой, черная. Я не позволю тебе умереть. Ты будешь сидеть на дне колодца вместе со всеми. Что ты о себе возомнила? Кто ты такая, чтобы указывать мне? Ты всего лишь рабыня… Слышишь? Вонючая, грязная, черная девка, такая же вонючая, как вся твоя раса. Родилась от рабов, чтобы быть рабом, и это никаким образом не сможешь изменить ни ты, ни кто–нибудь ещё… Понятно? Никогда! Несколько лет в Париже, несколько лет обучения – ничего не значат. Ты должна свыкнуться с мыслью, что ты всего лишь рабыня, вещь, и не имеешь ни малейшего права распоряжаться своей жизнью.

– Амин был прав, – ответила она с горечью в голосе. – Нужно было прежде, чем убегать, перерезать тебе горло. Все было бы проще и мир бы освободился от такой сволочи…

Она не закончила фразу, Сулейман ударил ее по лицу, швырнув на землю, кровь заструилась из разбитого носа.

– Начинаю уставать от всех этих разговоров с тобой, черномазая, – рявкнул он. – Я научу тебя, как уважать своего хозяина, а Шейх только будет благодарен мне за это… И помни… Раз ты переспала с Амином, то стоит моим яйцам зачесаться немного, я тут же воспользуюсь тобой, а потом позволю и моим людям поразвлечься… Это им понравится.

Порывшись в своей кожаной сумке, он извлек трубку и закурил. Надия свернулась калачиком в отдалении и невозможно было определить то ли она спала, то ли молча плакала.

Время текло медленно.

Сулейман сидел скрестив ноги, медленно курил свою наргилью, лениво посматривал по сторонам, казалось, что набравшись бесконечного терпения, он решил во что бы то ни стало дождаться, пока его люди приведут сбежавшего негра.

Ближе к полуночи он перестал бродить и искать ее в темноте. Обессиленный и измученный жаждой упал на землю и сразу же уснул, но с первыми лучами солнца уже был на ногах и принялся снова искать следы.