ним пришли, он встретил вошедших во всеоружии — не стал с ходу нападать, но набросил на себя иллюзию, которой его долго учил Эдрик, и даже нашёл в себе сколько-то хладнокровия, чтобы спокойно поприветствовать вошедшего.

— Не скажу, что рад видеть тебя, дядя Годрик, но несомненно желаю тебя послушать. Какой нежити ради ты всё это затеял и что с того получил.

— Надо же, не только жив, но ещё и пришёл в себя, и говоришь разумно, очевидно, тебе мало досталось, — Годрик изумлён.

Отчего же? Он думал, что Хьюго совсем одичал и говорить разучился? Если честно, с ним говорить совсем и не хочется. Может быть, пока и не нужно? Так обойдёмся?

Годрик стоял, смотрел и ждал. Точно так же стояли и смотрели его люди — десяток, и не просто так, а умелые бойцы, Хьюго знал некоторых. О нет, он не дурак нарываться, пускай маг среди них только Годрик, но все остальные не вчера родились и знают, с какого конца берутся за меч. Ну и он стоит перед ними один и безоружный, и никого позвать на помощь не выйдет, даже Каэдвалару свистнуть.

Кстати, почему ему кажется, что дракон был там, где на него вероломно напали? И где он сейчас? Но позвать выйдет только на улице, где бы он ни находился. Значит, будем выкручиваться сами.

Вообще где-то там, дома, остались Эдрик, Роберт, Бриан и Серафима. Вдруг они что- то придумали? Придёт ли им в голову, что за всем случившимся стоит дядя Годрик? Вдруг они сообразили, и нужно только дождаться подмоги? Тянуть время, говорить, отвлекать Годрика? Правда, Хьюго не очень-то силён в болтовне, это у них Эдриан и Томас мастера, но вдруг что и выйдет?

— И что замолчал? — заговорил Годрик. — Я ещё не решил, убью тебя сам и скажу, что ты разбил голову во время припадка безумия, или выдам королю, чтоб тебя казнили за отцеубийство?

— А может быть, это тебя нужно казнить за убийство брата? — спросил Хьюго. — Очень уж ладно всё вышло — и посмертного допроса отца не было, и гонцов никуда не посылали, сидели тут и ждали чего-то. Не пойму только, чего. Всё равно же было ясно, что рано или поздно король призовёт графа Мерсийского, и тебе придётся признаться во всём?

— Эй, ты говори, да не заговаривайся! Или решил, что раз безумен, то от тебя стерпят любой бред и любую клевету?

— Значит, и сам тоже перестань бредить и клеветать. Я точно знаю, что никого здесь не убивал. А ты можешь сказать о себе то же самое?

— Ещё бы не сказать, скажу! Но не тебе, щенок, а только лишь королю, и то, если он спросит! Тогда поклянусь, если без этого он не утвердит мой графский титул.

— Графский титул уже почти четыре месяца у Стефана, ничего король не утвердит.

— Я всё это время был лучшим сеньором этим землям! И я уже сказал о том королю, и повторю снова! После того, как тебя повесят, как совершившего позорное преступление!

— Это мы ещё посмотрим, был или нет. Что-то я не верю, что ты знаешь, сколько урожая собрали нынче осенью, какую его часть нужно отложить на посевную, а какую можно съесть, а что — продать.

— Это знает мой управляющий, — усмехнулся Годрик. — Мне нет нужды совать свой нос в каждый мешок зерна.

— А вот и зря, достойный сеньор всё это знает, — покачал головой Хьюго. — Ещё, конечно, достойный сеньор не нарушает клятв, не предаёт того, кому принёс присягу и не убивает того, кого обещал защищать. Надо будет сказать его величеству, чтобы задумался — нужен ли ему такой лорд. Который может в любой момент позабыть о клятве и убить.

— Да кто будет тебя слушать, можно подумать, у тебя будет возможность говорить перед королём, кто-то её тебе даст! Тебе было велено явиться в столицу, а ты не явишься. И ни один из твоих братьев не спасёт тебя, если ты всё же решишь явиться с опозданием. Мне даже нравится такая мысль — отпустить тебя… например, послезавтра. Тогда даже твой костяной дракон не успеет донести тебя в срок.

— Порталом дойду, — пожал плечами Хьюго. — И дракон донесёт, куда нужно и когда нужно.

Правда, он тут же подумал, что знать не знает, к какому сроку ему велено явиться. Не о том ли хотел поговорить лорд Свон? А дрянные его девчонки не дали?

— Кто ж тебе его откроет, если ты окажешься вне закона? Тебя скорее убьют, чтобы получить награду за твою голову!

— Тогда бы уже убили. Но ты отчего-то оставил меня в живых, я даже и не подозреваю, зачем тебе это понадобилось. Торговаться с братьями за титул? Но об этом решит король. Зачем же ещё? Или ты решил списать на моё якобы беспамятство ещё какие-то свои грешки? А не слишком ли много ты хочешь?

— Да что мы тут его слушаем-то! Взять и угомонить, ясно? — Годрик кивнул своим молодцам, те обошли его и двинулись к Хьюго…

И Хьюго понял, что придётся дать некоторый отпор.

Он дождался, пока четверо — больше не поместилось — обойдут Годрика и двинутся к нему, и парой движений поставил перед собой защитный барьер — от стены и до стены. Двое не поняли и вляпались, и повалились, и завопили — это всё равно, что попасть под удар нежити. Двое других притормозили.

— И что же ты прячешься за чужие спины, дядюшка Годрик? Хочешь быть графом Мерсийским? Этот титул никогда не давался трусу. Знаешь, что будет? Тебе привратная башня на голову обрушится. При достойных доверия свидетелях, чтоб было видно — никто тебя и пальцем не тронул.

— Отчего это я трус? Да ничего подобного, — Годрик отпихнул оставшихся вояк и шагнул вперёд. — Ну держись, поганое отродье тьмы, — и приготовился что-то сколдовать.

Но Хьюго не собирался давать ему такой возможности.

— Стой, где стоишь, вот, хорошо. А я встану напротив. И именем погибшего когда-то на этом месте Роберта Мерсийского вызываю тебя на бой не на жизнь, а на смерть. И ты, подлый предатель своего брата и своего рода, не сможешь отказать мне, тебе не позволят эти стены, эти камни и эта земля.

У него не было кинжала, но была булавка. Проколоть палец, выдавить каплю крови на плиту пола — дело одного мгновения. И Годрик не понял, отчего засветилось плиты пола — та, на которой стоял Хьюго, и на которой стоял он сам. Вот вправду, нечего