Знамена эти, по приказанию Панкратьева, возились по улицам города, и на всех перекрестках глашатаи читали его прокламации.

Таким образом, поражение лазов лишило заговорщиков одной из опор, на которой лелеялась самая мысль о восстании, но оно не могло убить этой мысли вконец, так как оставался еще другой источник, питавший мечты, – это курды. Но скоро и последней иллюзии был положен предел. С тех пор как враждебные действия мушского паши становятся открытыми, получает окончательное решение и самый вопрос о давно длившихся переговорах с курдами. С этой минуты руки у Панкратьева развязываются, и гром русского оружия оглашает безмолвствовавшие до сих пор поля Курдистана.

Нужно припомнить, что мушский паша еще зимой начал искать покровительства русских, и поводом к такому сближению послужили внутренние смуты в его пашалыке. Восстановив против себя почти все население и страшась готовившегося бунта, он предложил Паскевичу свои услуги против турок с тем, чтобы русские поддержали его колеблющуюся власть. Эти сношения не укрылись тогда от сераскира, который, не имея войск, чтобы наказать пашу, поручил родному дяде его, Ибрагим-беку, составить себе сильную партию и с помощью ее овладеть правлением.

Ибрагим появился в Муше весной 1829 года, но сторонников себе не нашел, «ибо, как говорит официальное известие, был не любим в народе столько же, сколько и его племянник». Тогда он приехал в Арзерум к Паскевичу. Главнокомандующий принял его ласково, но так как переговоры уже велись с Эмин-пашой, то менять одного на другого пока не было причины, тем более что поддержка Ибрагима, во всяком случае, потребовала бы с нашей стороны вооруженного вмешательства. Ибрагиму тем не менее дали надежду и оставили его при главной квартире, рассчитывая, что этим путем понудят Эмин-пашу если не принять нашу сторону, то, по крайней мере, оставаться в бездействии, а это было все, чего только желал Паскевич в данную минуту. Но положение Эмин-паши было таково, что ему приходилось стоять между двумя огнями. Возможность увидеть перед собой конкурента в лице Ибрагим-бека, опиравшегося на русские штыки, заставляла его поддерживать связи с Паскевичем, а между тем ему писали из Константинополя о близком заключении мира и что Франция и Англия уже объявили, что не позволят России удержать за собой ни одного аршина из числа завоеванных ею земель. Последнее обстоятельство, ставившее всю будущность паши опять в зависимость от Турции, принуждала его заблаговременно изыскивать средства снискать расположение турецкого правительства. В этих-то видах он вошел в сношения с арзерумскими жителями, и как только главные русские силы выступили к Бейбурту, он, оставаясь сам в стороне, выслал на помощь к ним сильные партии курдов, под начальством Мустафы-паши, прошлогоднего сподвижника Киоса.

Об этих сборах курдов русские узнали только тогда, когда 2 августа ехавший из Арзерума в Хныс штабс-капитан Юматов внезапно был атакован на дороге сильной неприятельской партией. С конвоем из двадцати девяти черноморцев Юматов некоторое время держался на месте, но когда половина казаков была перебита, он ускакал в Арзерум.

Появление такой значительной партии почти под самым городом не могло быть случайным, и действительно, в тот же день были доставлены сведения, что на границе Мушского пашалыка, в окрестностях Бин-Геля, стоит пятнадцать тысяч курдов с шестью орудиями. Это известие заставило Панкратьева тревожиться теперь не только за участь небольшой команды, стоявшей на покосе, в лугах, верстах в тридцати пяти от Арзерума, но и за самый отряд полковника Лемана, занимавший Хныс. Последнему тотчас приказано было отступить в деревню Кюли, чтобы быть ближе к Арзеруму, а навстречу к косцам отправили казачий полк Басова с ротой пехоты и двумя орудиями. Леман отступил беспрепятственно, но Басову пришлось выдержать жаркую схватку. Когда колонна его, 3 августа, вместе с косцами возвращалась назад и была уже верстах в пятнадцати от города, две или три тысячи курдов внезапно и со всех сторон атаковали казаков из засады. В одно мгновение арьергард был смят, боковые патрули отрезаны, обоз разбит, и Басов очутился в самом отчаянном положении.

Еще никогда не дрались курды с такой отвагой и дерзостью. К счастью, пальба из орудий услышана была в Арзеруме, но, пока на помощь оттуда подоспел генерал Сергеев с казачьим полком и частью пехоты, Басов потерял уже тридцать пять казаков убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Из числа последних четыре казака, впрочем, скоро явились назад, в сопровождении каких-то турецких старшин. Оказалось, что они, будучи отрезаны при первом натиске, бросились в ближайшую турецкую деревню Ханыч, и жители-мусульмане не только дали им убежище, но скрыли от поисков курдов и потом препроводили к русским.

Как только из-под густой пыли, поднятой скачкой, стала вырисовываться русская колонна, курды прекратили бой и поскакали назад. Преследовать их в горы было бесполезно. Но Сергеев знал, что за этими горами лежала небольшая поляна, на которой сидело несколько покорных нам деревень, и рассчитал, что если курдов оставить в покое, то они непременно застрянут в этих деревнях, и тогда накрыть их будет легко. С этой целью, соединившись с Басовым, он сделал привал и, выждав некоторое время, отправил пехоту назад, а сам с двумя казачьими полками кинулся в горы. Маневр этот увенчался полным успехом. Не ожидая возвращения русской конницы, курды спокойно предались грабежу окрестных селений. Уже весь скот и все имущество жителей перешло в руки хищников, как вдруг показались казаки. Сотня за сотней, быстро спускаясь с гор, во весь карьер неслись по равнине, охватывая деревни. Ошеломленный неприятель бросил добычу и, беспощадно преследуемый казаками, был загнан в горные трущобы, где курдам уже пришлось спасаться пешком. В руках казаков осталось много лошадей, оружия и еще более переметных сум со всем походным куртинским хозяйством. Вечером оба полка вернулись в Арзерум с богатой добычей.

Все эти происшествия, так неожиданно нарушившие спокойствие Арзерумского пашалыка, угрожали принять еще большие размеры, так как одновременно с Мушем поднялся Ван, и на помощь к Баязету пришлось отправить весь Севастопольский пехотный полк с четырьмя орудиями. С уходом севастопольцев у Панкратьева остались только четыре слабых батальона, из которых один занимал деревню Кюли, а три расположены были в самом Арзеруме. Очевидно, что этих сил было далеко не достаточно для разрешения той многосторонней задачи, которая лежала тогда на Панкратьеве, и ему пришлось искать опоры в христианском населении самого Арзерума. По его призыву армяне выставили целый батальон, в состав которого поступили люди самых богатых и хороших фамилий. Панкратьеву чрезвычайно хотелось создать из него нечто похожее на французскую национальную гвардию, и, чтобы возбудить в армянах чувство самолюбия, он просил Паскевича разрешить им, в отличие от прочих, носить на левой стороне груди крест, нашитый из красного сукна, и дать батальону белое знамя. Тогда же один из армянских патриотов, некто Микиртыч-ага, на собственный счет собрал армянскую конницу, а призванные на службу греки выставили пешую сотню, помогавшую войскам нести конвойную и посыльную службы. Явились и еще охотники, уже из арзерумских турок, дели и гайты, но от них Панкратьев поспешил отделаться сам и был очень доволен, когда мог отправить их в лагерь Паскевича, где они были настолько же полезны, насколько могли быть вредны в мирной обстановке городской жизни.