мнение и могут его свободно высказывать, что прислуга не лебезит, а делает свою работу.

Разумеется, он видел и недостатки Америки; но предпочел вообще не заработать на своих американских впечатлениях, чем неизбежно высказаться о проблеме рабства и предать гостеприимство радушной к нему страны.

Я вижу, вы морщитесь от такого «попустительства». Мы так давно привыкли к мысли, что рабство ужасно, что забыли века, когда эта мысль с трудом отвоевывала себе право быть замеченной. Наш джентльмен поступил как хороший гость – в частной жизни мы всегда предпочтем вежливого гостя пылкому обличителю, не так ли? – а потом, вернувшись на родину, попытался баллотироваться в парламент. Кстати, он сделал это за свой счет, предпочтя потерять деньги, чем право свободно высказываться, как было бы, если бы его предвыборную кампанию оплачивала одна из партий.

То есть, вернувшись домой, он не стал рассказывать, как плохо у соседей, а попытался начать ремонт своих стен. Разве это не более достойно, чем, побывав в гостях, осуждать и обсуждать, сидя в перекошенном кресле и глядя на трехлетний слой пыли на люстре?

Теперь моя очередь задать вопрос, на который я и боюсь, и хочу получить ответ: если судить по этому отрывку, автор заслуживает звание циника?

О, как меня радует ваше удивление! Вы говорите, что рукой автора водило возмущение сатирика, а не циничное желание посмеяться над людской глупостью. Но я прошу вас объясниться подробней.

Ну что ж, отвечаете вы, насмешка была бы бледней, изысканней, безнадежней. Там, где есть возмущение, есть и вера в перемены, насмешка – это отказ, но возмущение – это призыв. Знаете, есть в этом коротком отрывке, который вы сунули мне под нос, некий проповеднический пыл, ну, вы понимаете: не будет ни эллина, ни иудея, ни лесника, ни принца...

А вы знаете, что Теккерей называл сатириков «проповедниками по будням»?! – выпаливаю я свой секрет Полишинеля, и мы вместе радуемся такому совпадению.

Но, если Теккерей таков в этом коротком отрывке, почему за «Снобов» и «Ярмарку тщеславия» его окрестили циником? (В его «Снобах», кстати, есть прообраз будущей великолепной Бекки, многотерпеливого Доббина и многих других его героев.)

Возможно, потому что он не льстил читателю своих времен: он показывал власть случайностей, власть низкого над высоким, мелких тиранов и такую же мелкую добродетель повседневной жизни.

И читатели того времени ухитрились не заметить, что на его героев падает отблеск истинной красоты только когда они любят: грубиян Родон Кроули завоевывает наши симпатии как отец, исступление бесхарактерной Эмилии после отбытия Джорджа невольно вызывает к ней сочувствие, и мечты скучной, черствой, чванной старой девы мисс Осборн о появлении племянника в доме делают ее неимоверно трогательной...

Но то были читатели-викторианцы и критики-викторианцы, когда читателю вместе с неприятными истинами в тексте сразу предлагалась пилюля из лести, а Добро и Зло рисовалось гротескными образами в одну краску.

Читатель нашего времени другой, не правда ли?..

* * *

И все же «Ярмарка Тщеславия», opus magnum Теккерея, – очень печальная книга.

Да, она невероятно увлекательна, она блестит и сверкает, она современна и «сериальна», потому что и публиковалась именно как книжный сериал, с хорошим «крючком» в конце каждой главы, а остроумная и бессердечная Бекки Шарп – очень модный персонаж-трикстер (хотя, когда это трикстеры выходили из моды, если подумать?).

Конечно, автор не обязан улещать нас, как малых детей, но, прочитав, какое неуютное и несправедливое место наш мир, невольно впадаешь в меланхолические и мизантропические раздумья. И чем ярче и убедительней гений автора, тем глубже читательская меланхолия. Что это за жизнь такая, когда добрые люди в старости вынуждены беспомощно доедать, донашивать, доживать, а плуты и негодяи до поры до времени бесстыдно наслаждаются своим успехом?

Тут уже нет разницы между сентиментальным викторианцем и нашим современником: во все времена в груди человека живет страстное желание услышать: «И жили они долго и счастливо».

Но я рада сказать (как была в свое время рада узнать), что ответ на навеянный книгами У. М. Т. вопрос «зачем стараться быть добрым?» – это тоже Теккерей.

Только не книги, а его биография. Прочитайте «Теккерей в воспоминаниях современников» или «Записки викторианского джентльмена» Маргарет Форстер, или хотя бы «Заметки о разных разностях» самого Теккерея, где он описывает свои редакторские терзания. Как ему, бедолаге, хотелось, чтобы бедная, трудолюбивая, добропорядочная девушка, которая выбивается из сил, чтобы прокормить семью, прислала ему хоть сколько-нибудь пристойный рассказ! И какой нежной и чувствительной душой надо обладать, чтобы, вместо выработки привычки к отказам, необходимой всякому редактору, браться самолично переделывать не вполне безнадежные тексты! Но это, так сказать, литературная добродетель.

А как дела обстояли в обычной жизни? Вот эпизод из воспоминаний будущего первого биографа Теккерея, Энтони Троллопа: тот шел по улице, размышляя, как бы спасти своего друга от банкротства, и поделился своей печалью со случайно встреченным Теккереем, которому несчастный банкрот был почти не знаком. Для спасения нужно было две тысячи фунтов. И Теккерей мгновенно предложил дать тысячу.

Ну что ж, про тысячи подобных проявлении доброты вы можете узнать из «Воспоминаний современников о Теккерее» – эта книга интересна не только тем, что рисует его портрет, но и портреты современников-описателей. Вы, вполне в теккереевском духе, можете позабавить себя тем, как человек, описывая другого, выдает себя.

Я прошу у вас прощения, почтенная Читательница или Читатель, если в итоге все мои сумбурные размышления об авторе свелись к многократно повторенным банальностям и рекомендациям его книг и книг, написанных о нем. Будьте великодушны (злоупотребляю этим в последний раз!) и примите во внимание, что писать о безусловном классике – все равно что искать свободное место для надписи на заборе возле футбольного стадиона.

Кстати, если уж завершать это неуклюжее эссе чем-то забавным, как вам эта заметка 1850 года из русской газеты, которая крайне причудливо объединяет Диккенса, Теккерея и Шарлотту Бронте?

После «Домби и Сына» лондонская публика в последнее время с особенною благосклонностью приняла два романа, вышедшие один за другим: «Vanity Fair» («Базар житейской суеты») и «Jane Eyre, автобиографию». Первый из этих романов принадлежит г. Теккерею, известному сатирическому писателю; но автор последнего не известен до сих пор. Английская публика догадывалась, что «Дженни Эйр» написан гувернанткою г. Теккерея, которому и посвящена эта автобиография при втором ея издании; но некоторые не без основания подозревают здесь участие совсем не женского пера. Не бесполезно заметить, что этот роман, по своей осн. мысли, совершенно противоположен знаменитому произведению Теккерея. В обоих