Американская миссионерская школа в Эрзуруме была переоборудована в больницу на 400 коек, которая, по мнению медицинского миссионера доктора Эдварда Кейса, больше способствовала распространению болезней, чем их лечению. Пациенты лежали вплотную друг к другу на соломенных тюфяках прямо на полу; в школе не было отдельных помещений, чтобы изолировать заразных больных. В отсутствии дезинфицирующих средств и каких-либо санитарных мер госпитали сами быстро превращались в рассадники болезней. По сообщению доктора Кейса, в период с декабря 1914 года по январь 1915 года в госпиталях Эрзурума скончалось 60 000 человек (гражданских лиц и солдат) — что фактически равнялось населению самого Эрзурума до начала войны. И такая ситуация наблюдалась не только в Эрзуруме. По оценкам американского консула в Трабзоне, зимой 1914/15 года в городе скончалось от тифа от 5000 до 6000 солдат и гражданских лиц, а, по сообщению местных врачей, уровень смертности в разгар эпидемии достигал 80 процентов[257].

Медицинские работники в подобных условиях подвергались ничуть не меньшей опасности, чем пациенты. По словам доктора Кейса, в какой-то момент в «инфекционную больницу» в Эрзуруме были госпитализированы без малого 40 врачей, «почти все они были больны тифом, и больше половины из них умерли от болезни». После двух месяцев самоотверженной работы в этих смертоносных условиях доктор Кейс сам заразился тифом, но ему удалось выздороветь. Ему повезло больше, чем многим его коллегам: по сообщению консула США в Трабзоне, более 300 врачей и медработников умерли на северо-востоке Турции в период между октябрем 1914 года и маем 1915 года. А поскольку смерть безжалостно выкашивала медицинский персонал, лечить раненых и больных и облегчать их страдания зачастую было попросту некому, и это еще больше повышало уровень смертности.

Забота о мертвых тяжким бременем ложилась на живых. Доктор Кейс описывал ужасные картины, увиденные им зимой 1915 года в Эрзуруме: «Мертвых было так много, что их запретили хоронить днем. Ночью их перевозили голыми на обозах и сваливали в траншеи. Однажды я видел большую яму, которая наполовину была заполнена мертвыми телами. Те лежали, как мусор, одной кучей, из которой торчали головы, руки, ноги и даже внутренние органы. Это было жуткое зрелище». Кейс видел, как подчас в братские могилы сбрасывали еще живых людей. Перед лицом всепоглощающей смерти живые теряли чувство сострадания[258].

Уже известный нам медбрат Али Риза Ети в разгар эпидемии был переведен в военный госпиталь в Эрзуруме. Он был назначен главным санитаром карантинного отделения, где его предшественник заболел тифом. Как писал Ети в своем дневнике, эта работа была в высшей степени изнурительной и, учитывая постоянные контакты с сотнями инфекционных больных, опасной. Он несколько раз пытался добиться перевода в другое место, но безуспешно, поскольку в госпиталь поступал непрерывный поток больных и раненых. Ети искренне сочувствовал своим пациентам, простым солдатам, с которыми он плечом к плечу воевал на Кавказском фронте, и в нем росло возмущение по поводу страданий простых людей. В конце концов, он пришел к выводу, что в муках турецкого народа были повинны армяне, и именно на них обратил весь свой гнев.

Еще во время пребывания на Сарыкамышском фронте капрал Ети начал испытывать глубокое чувство враждебности по отношению к армянам. Он обвинял их в предательстве, в том, что они перебегали на сторону русских и сообщали им о расположении османских позиций. В своем дневнике он с нескрываемым удовлетворением описывал эпизоды «случайной» гибели армянских солдат от рук их турецких сослуживцев. Но только во время службы в госпитале Ети представилась возможность воплотить переполнявшую его враждебность в конкретные действия.

Последней каплей, переполнившей чашу его ненависти к армянам, стала смерть солдата из его родного города. Он рассказал Ети, что его эвакуировали с фронта, но перевозивший раненых армянский санитар бросил его в придорожной канаве. Проведя два дня на сильном морозе, солдат получил обморожение обеих рук и ног. В попытке спасти ему жизнь медики в Эрзуруме ампутировали ему конечности, но на следующий день солдат скончался. «Только представьте, каким ничтожеством нужно быть, чтобы бросить раненого человека в канаве! — с гневом писал Ети. — Разве после этой войны мы сможем оставаться братьями и согражданами с этим народом? Я говорю — нет! Я хочу отомстить. Мне не составит труда дать яд трем-четырем армянам в нашем госпитале»[259].

Несмотря на эти слова, в своей личной кампании против армян капрал Ети не стал прибегать к убийствам, ограничившись проявлениями жестокости. В январе 1915 года он воспользовался своим положением главного санитара, чтобы уволить всех армянских работников. «Я отправил троих армян, из Вана и Диярбакыра, в руки сельских мародеров, которые их ограбили и раздели [обычно эти бандиты убивали своих жертв]. Пусть они почувствуют вкус турецкой мести», — злорадствовал Ети в своем дневнике. Кроме того, он уволил четырех армянских женщин, заменив их турчанками. «Армянским санитарам я стараюсь поручать самую опасную работу», — с мрачным удовлетворением добавлял он[260].

Хотя он никогда не писал о том, что лично убил хотя бы одного армянина, Али Риза откровенно желал армянам смерти. И он был далеко не одинок в своих чувствах. Поражение при Сарыкамыше и эпидемии инфекционных заболеваний сделали Османскую империю как нельзя более уязвимой на Восточном фронте. Приверженность некоторых армян к русским в глазах многих турок бросала тень на все армянское население. И младотурецкое правительство начало искать радикальные способы решения «армянской проблемы».

За свое недолгое пребывание у власти младотуркам уже довелось проводить массовые депортации. Территориальные потери в ходе Балканских войн вынудили тысячи мусульман искать убежище в османских землях. Чтобы разрешить возникший гуманитарный кризис, османские власти освободили земли для балканских беженцев, депортировав тысячи османских христиан в Грецию. Специальный правительственный комитет контролировал перераспределение домов, земель и мастерских депортированных христиан среди балканских беженцев-мусульман. Такие «обмены населением» регулировались официальными соглашениями между Портой и Балканскими государствами — представляя собой, по сути, этнические чистки с соблюдением всех международных формальностей[261].