Арест политической и интеллектуальной элиты в Стамбуле в ночь на 24 апреля положил начало систематическому уничтожению армянских общин в Анатолии. Впоследствии эта дата была объявлена международным сообществом Днем памяти жертв армянского геноцида. Но для османов война с армянами началась за четыре дня до этого — с восстания в городе Ван в Восточной Анатолии[271].

Расположенный на берегу большого озера город Ван был крупным по меркам того времени торговым центром. Старый город, традиционно обнесенный крепостной стеной с четырьмя воротами, стоял на скалистой возвышенности, поднимавшейся над окружающей равниной на 200 метров. Скалу венчала древняя цитадель, построенная еще Сулейманом Великолепным, а узкие и извилистые улочки города были застроены двухэтажными домами вперемежку с мечетями, церквями и рынками. Ван был разделен на армянские и мусульманские кварталы, а правительственные учреждения, полицейский участок и жандармерия находились в юго-восточной части.

В XIX веке Ван вышел за пределы старого города и распространился на плодородные земли к востоку от озера. Высокие глинобитные стены и ряды фруктовых деревьев окружали роскошные дома нового района. Многие иностранные консульства, в том числе британское, французское, иранское, итальянское и российское, а также католическая и протестантская миссии разместили здесь свои резиденции. Это была удивительная для провинциального городка, чье население, по данным одного французского демографа, в 1890-е годы насчитывало всего 30 000 душ, космополитическая смесь: 16 000 мусульман, 13 500 армян и 500 евреев. Жители гордились своим городом. Уроженец Вана Гурген Маари в своем романе «Горящие сады» описывал родной город как «зеленовласую сказочную красавицу… раскинувшуюся на берегу Ванского моря»[272].

Армянская община в Ване и окружавших его деревнях была довольно многочисленной и политически активной. Кроме того, провинция занимала стратегически важное положение недалеко от границ с Ираном и Россией. Эти факторы неизбежно превратили Ван в очаг острой напряженности между османским государством и его армянскими гражданами.

В марте 1915 года губернатор Вана Джевдет-паша, убежденный иттихадист и к тому же родственник Энвера, приказал жандармерии провести облавы в армянских деревнях в окру́ге Вана, чтобы найти спрятанное оружие и арестовать всех подозреваемых в подготовке восстания против империи. Эти облавы превратились в жестокие погромы. В качестве следующего шага Джевдет-паша решил обезглавить местную армянскую общину. Для этого он пригласил лидеров армянской националистической партии «Дашнакцутюн» «на переговоры», где двое из них — Никогайос Микаэлян, больше известный как Ишхан (по-армянски «князь»), и Аршак Врамян, член османского парламента, — были схвачены и предположительно убиты. Третий лидер, Арам Манукян, не доверял Джевдету и на встречу не явился. Узнав об исчезновении двоих своих товарищей, Арам ушел в подполье и начал готовить армян Вана к восстанию, чтобы предотвратить неминуемую расправу[273].

Венесуэльский «солдат удачи» по имени Рафаэль де Ногалес вступил в ряды османской армии больше из любви к приключениям, нежели из убеждений. Энвер-паша познакомился с Ногалесом в Стамбуле, куда тот был направлен немецким командованием в качестве военного советника, и предложил ему руководящий пост в Третьей армии, недавно потерпевшей поражение при Сарыкамыше. Ногалес прибыл в штаб Третьей армии в Эрзуруме в середине марта, однако обнаружил, что местные офицеры куда больше озабочены сражением с тифом, нежели с русскими. Рвущийся в бой венесуэлец добился перевода в жандармерию провинции Ван, подразделения которой были единственными, кто вел активные боевые действия на русском фронте. Так он оказался в зоне напряженного противостояния между турками и армянами. Он прибыл в Ван как раз в тот день, когда армяне подняли восстание против османских властей.

Двадцатого апреля Ногалес в сопровождении группы жандармов, объезжая северо-западную оконечность озера Ван, наткнулся на участок дороги, «усеянный изуродованными телами армян». Он увидел столбы дыма, поднимавшиеся из деревень на южном берегу озера. «Тогда я понял, что жребий был брошен, — впоследствии написал в своих мемуарах Ногалес. — Армянская „революция“ началась»[274].