— Ступай вперед, последний генерал, — она указала на тропу света, ведущую к далекому порталу из звезд. — туда, где тебя ждут.

После этого она повернулась обратно, будто давая понять, что разговор закончен.

Хаджар посмотрел на Гевестуса.

— У каждого свой путь среди звезд, Хаджар, — ответил полукровка на незаданный вопрос. — кто знает, куда приведет тебя твой. Но помни одно — там где есть свет, всегда есть и тьма. И чем ярче будет свет, тем страшнее окажется то, что находится по другую от него сторону. Таков закон баланса сил Безымянного Мира. Свет и Тьма всегда рядом. Всегда вместе.

Может Хаджар уже слишком долго бродил по пыльным дорогам Безымянного Мира, но эта фраза, в отличии от многих других, не казалась ему бессмысленной тарабарщиной.

Собравшись с духом, Хаджар сделал первый шаг по тропе из звездного света. Насколько долог должен был быть его путь, если каменную платформу и Хранительницу разделяло пространство большее, чем между некоторыми галактиками и…

* * *

Хаджар открыл глаза. По его щекам, кажется, стекало что-то влажное. Он потянулся к ней рукой и, с удивлением, обнаружил на подушечках пальцев соленые слезы.

Он плакал?

Ему сложно было вспомнить, когда в последний раз такое происходило?

Когда погибли его родители?

Может, когда умер Неро?

Через не самое ровное окно (в то время Хаджар еще не очень справно управлялся с топором и рубанком) пробивались лучи яркого, но морозного солнца.

Он потуже закутался в шерстяное одеяло.

Кажется, ему снился сон. Какой-то очень страшный сон. Такой, что…

— М-м-м, — протянул кто-то рядом.

Хаджар повернулся. Он увидел белоснежную кожу, изгиб красивых, словно выточенных из слоновой кости, плеч. Тонкую шею, едва выглядывавшую из-под одеяла.

Её черные, чернее вороньего крыла в безлунную ночь, волосы разметались по подушке. Простая наволочка, набитая войлоком. Она сделала их совсем недавно вместо тех, что уже давно прохудились и “слежались”.

От неё пахло так же, как и всегда.

Цветами и огнем.

Он обнял её. Прижал. Так сильно, будто пытался вдавить внутрь своей грудной клетки. Он зарылся лицом в её волосы и дышал так, как дышит, пожалуй, лишь утопленник.

— Ты… меня… сейчас… задушишь… — с трудом прохрипела Аркемейя.

Хаджар прижал её лишь крепче. Он не мог вспомнить, что ему снилось. Но это было что-то страшное. Что-то по-настоящему страшное. То, с чем не могли сравниться те беды, что он оставил позади.

— Ай! — вскрикнул он.

Аркемейя довольно улыбнулась, а Хаджар потирал укушенное предплечье. Девушка приподнялась и прикрыла тело одеялом.

— Если ты думал, что…

Кто знает, что она хотела произнести. Но их взгляды встретились и в глазах Хаджара она увидела то, что может увидеть только жена в глазах мужа.

Она потянулась к нему руками. Зарылась пальцами в непослушные, черные волосы и прижала к себе.

— Тук-тук, — стучало её сердце. — Тук-тук.

Мерно, спокойно.

Живо…

— Я тут, — прошептала она. Жаркое дыхание касалось уха и слегка его щекотало. — со мной все в порядке, Хаджар. Я тут…

Только после этого Хаджар поверил, что она действительно здесь.

Он выпрямился и прижал её к себе. Сильно, но нежно. Будто хрустальную вазу.

— Ты здесь, — произнес он, поглаживая её по волосам. Аркемейя лежала на его груди и тихонько сопела, словно довольная кошка.

Так они просидели на кровати около четверти часа. Просто наслаждаясь друг другом. Теплом, дыханием, ударами сердца и тем спокойствием, что дарили друг другу.

Когда она была рядом…

Когда он был рядом…

Словно вернулся домой…

Словно вернулась домой…

Она заправила прядь волос за ухо и, нежно улыбнувшись, положила руку на живот.

— Ты хотел сказать — мы здесь? — прошептала Аркемейя.

Хаджар перевел взгляд на округлившийся живот.

Конечно!

У него же скоро родится дочь! Поэтому, когда он ремонтировал осенью крышу, то оставил материалов, чтобы к концу зимы, когда появится на свет их ребенок, успеть выточить и сделать детскую кроватку.

— Надо вставать, — чуть нехотя произнес Хаджар. — много дел.

— Много, — кивнула Аркемейя. — а еще… ты не мог бы принести мне селедку? С ежевикой… и горячим молоком…

Ах, ну да, селедка с ежевикой и горячим молоком. Конечно. Как он мог забыть.

— И не смотри на меня так, будто я демон какой-то!

— Только если на половину.

Когда Хаджар закрывал дверь их комнаты, то в неё явно врезалось что-то тяжелее, чем подушка.

Все было хорошо.

Это лишь страшный сон.

Его прошлое, которое напоминает о себе.

Не более того.

Накинув на себя теплую одежду, напялив валенки и надев тулуп, Хаджар направился через горницу в сени. На мгновение он задержался, чтобы посмотреть на стену над камином, где висел его меч и сабли Аркемейи.

Надо не забыть обязательно убрать их в подпол.

Все было хорошо…

Хаджар сидел на крыльце дома. Их дол, успевший обрасти за последние годы деревьями, сверкал изумрудами. Раннее утро, когда еще не успела высохнуть роса, превращало дол и окрестности в лучший из магазинов Даанатанских ювелиров.

Зеленая трава превращалась в нити тончайшей работы огранщиков. Деревья, с их разлапистыми кронами, становились сводами дворцов, а цветы под ногами…

Цвета под ногами Хаджар тихо ненавидел.

— Да как же это… — пыхтел он.

— Может, все таки, я? — тепло улыбаясь, предложила Аркемейя. Она как раз вынесла на крыльцо завтрак. Поставила тарелки на стол, сделанный Хаджаром прошлым летом.

Он вырезал из его из трех цельных дубовых бревен. Так что конструкция вышла настолько тяжелой, массивной и надежной, что ей, наверное, можно было брать крепостные ворота.

Синяя скатерть, лежавшая сверху — дело рук Аркемейи. Она настолько поднаторела в швейном искусстве, что к ней съезжались уже не только из окрестных деревень, но даже и из городов.

Хаджар такими успехами в столярном мастерстве похвастаться не мог, но денег им хватало. Помогало мастерство охотника.

Так что неудивительно, что посуда, пусть и глинянная, выглядела красиво и крепко. Дом оброс пристройками. У Хаджара даже появилась собственная теплая мастерская, где он мог работать зимой.