Хаджар втянул носом воздух.

Пахло сдобой, мукой, вареньем из лесных ягод, сметаной и молоком.

— Сырники? — спросил он с надеждой.

Аркемейя отошла от стола и продемонстрировала большущую глиняную латку. Рядом с ней стояли плошки с теми самыми сметаной и вареньем.

— Сырники, — радостно выдохнул Хаджар.

— Ты уверен, что справишься? — Аркемейя, прищурив яркие, зеленые глаза, качнула головой в сторону изделия в руках Хаджара.

Хотя изделием это назвать было сложно.

Он так и не научился плести венки. Пытался еще в детстве. У него даже пару раз получилось. Но в основном этим всегда занималась Элейн, а он, в процессе, расчесывал сестры волосы.

Ну, хоть этому научился.

— Я, — Хаджар попытался вплести очередной цветок в нечто бесформенное, что, по-идее, должно было иметь форму круга, — почти, — цветок обломался и бутон медленно, плавно, упал на деревянный настил. — справился, — печально выдохнул Хаджар.

Он потянулся к бутону, но его опередила маленькая ручка.

Самая прекрасная и самая драгоценная ручка на свете.

Она подняла бутон и выпрямившись во весь свой богатырский, едва ли метровый рост, чуть склонила голову к плечу. Жест, который она почерпнула у своей матери. Аркемейя так всегда делала, когда по-доброму смеялась над чем-то.

— Пап, может я? — прозвучал тоненький, ангельский голос.

Хаджар посмотрел на это маленькое чудо.

Её темно-русые волосы в свете рассветного солнца приобретали на макушке цвет начищенного золота. Длинные, они опускались ниже плеч и облепляли белое платье из легкого шелка.

Где Аркемейя умудрилась достать шелк, чтобы сшить это миниатюрное, белоснежное платьице, до сих пор оставалось большой загадкой.

Да, у них хватало денег, но богато они не жили никогда. Да им и не требовалось. Лес и земля давали все, что нужно было для жизни, а все остальное можно было сделать собственными руками.

— Пап? — снова спросила маленькая девочка.

Все родители считают своих детей красивыми. Но дочь Хаджара, когда-нибудь, определенно станет проблемой для пылких юношеских сердец. И не только для них — потому что у Хаджара на заднем дворе найдется достаточно места для любого, кого его дочь приведет знакомиться со своими папой и мамой.

Это он так шутит конечно… наверное…

Круглое личико, круглые щеки, точеный нос, аккуратные губы — этим всем, даже под слоем детской пухлости и еще не до конца сформировавшимися чертами, она пошла в мать и бабушку. А вот глаза. Ярко синие. Почти нечеловеческие. Это было от Хаджара.

А еще в них, иногда, просвечивали зеленые вспышки, что делало их похожим на морской прибой.

— Все в порядке, — улыбнулся Хаджар.

Он поднялся и подошел к дочери. Она так забавно смотрела на него снизу вверх. С легким удивлением и интересом. Как маленький котенок, изучающий огромный мир, открывшийся перед ним.

Хаджар опустился на корточки.

Он не любил смотреть на дочь сверху вниз.

Их глаза оказались на одном уровне.

— Чем занималась? — спросил он.

Когда-то давно, все что его занимало — тайны этого мира, секреты пути развития и Седьмого Неба. Теперь же… все это не стоило и секунды рассказа маленькой девочки в белом шелковом платье.

— Я проснулась, — девочка чуть надула щеки и начала забавно загибать пальцы. — побежала проверить Ахенкса.

Ахенкс? Что еще за… ах да. Так они назвали маленького бычка, рожденного недавно в их коровнике. Странно, что Хаджар не вспомнил сразу…

— Он очень забавно зевает, кстати.

— Ну разумеется, — Хаджар потянулся ладонью, чтобы погладить девочку по голове.

Но за мгновение до того, как жилистая ладонь с узловатыми, мозолистыми, натруженными пальцами коснулась залитых золотом волос, он застыл. Почему? Почему ему вдруг показалось, что это лишь мираж.

Девочка сама решила проблему. Она приподнялась на цыпочки, обхватила его запястье и сама опустила ладонь на волосы.

Они были такие же шелковые, как и её платье. Или даже мягче.

А еще теплые.

Очень теплые.

Хаджару вдруг показалось что внутри него. В вечной пустоте, готовой поглотить и душу, и сердце, вдруг зажгли огонек. Такой хрупкий. Такой маленький. Способный потухнуть от любого дуновения. Но при этом дающий ориентир в этой тьме. Придающей ей смысл.

Поэтому его отец — король, отдал свою жизнь ради него? Поэтому мать закрыла собой от Примуса?

Потому что только этого огонек вел их сквозь все те бури, что обрушивали на людей жизнь и судьба.

— Потом я сбегала к колодцу и умылась. Я знаю, ты против, чтобы я умывалась по утру холодной водой, но мне та-а-ак нравится. А я еще в моем скворечнике поселились птичка! Ну, помнишь в том, который мы с тобой смастерили прошл…

Она говорила что-то еще, но Хаджар уже не слышал. Почему-то мир перед ним задрожал и стал нечетким, размытым, как во время проливного дождя.

— Пап? Ты где-то поранился? Ты плачешь?

— Нет-нет, маленькая, — Хаджар подался вперед и обнял девочку. Прижал её к себе так, чтобы она не видела его глаз. — Все в порядке. Это просто роса.

— А разве роса бывает на людях?

— Конечно, — Хаджар зажмурился, быстро вытер лицо, а затем резко поднялся.

Девочка, оказавшись на двухметровой высоте, радостно закричала и задергалась. Хаджар же закрутил её в небе. Её звонкий смех и тепло, а еще яркие синие глаза с зелеными вспышками внутри. Это стоило больше, чем любые сокровища… это и было — единственное сокровище.

— Эй, повелители небес, — засмеялась на крыльце Аркемейя. — Сырники остынут.

Девочка нахмурилась.

— Па-а-п, — заговорщицки прошептала она. — ты ведь знаешь, как мама сердится, когда мы не успеваем съесть еду теплой.

— Ты испугалась? — прищурился Хаджар.

— Конечно же нет, — насупилась девочка, а затем, подумав, добавила. — только если чуть-чуть.

Они засмеялись и отправились завтракать.

— Генерал…

Хаджар остановился.

Он обернулся.

Позади никого не было.

Только дорожка, виляющая среди деревьев и уходящая куда-то за холм.

Померещилось…

Хаджар вытер предплечьем вспотевший лоб. Отложив в сторону деревянный молоток, он посмотрел на киянку. Чтобы добраться до неё, ему бы пришлось спуститься с крыши общего деревенского амбара, подойти к забору, взять её, а потом проделать весь этот путь обратно.