Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знакомый адресочек, а? – хохотнул Базиль.
– Да вроде бы еще рано на работу выходить, – пробормотал Араго. – Думаю, даже мадам Нюнюш еще спит!
– Я живу в этом же доме. Пересидите какое-то время у меня, а Базиль пока съездит к вам, на улицу Ришелье, поглядит, что там и как. Боюсь, обнаружив ваше бегство, разъяренные паны первым делом станут вас искать именно там, – озабоченно сказала Фрази, неожиданно и обидно для Араго переходя на «вы».
Словно и не было той внезапно воскресшей дружбы… Впрочем, он смог скрыть обиду за удивлением:
– Вы знаете, где я живу?
– Борде-ель![137] Как не знать! – лукаво ухмыльнулся Базиль, но тут же перехватил косой взгляд Фрази и сделал вид, что возится с упряжью.
– Как-то раз Базиль приметил, как вы входите в кофейню мадам Леру, – сухо объяснила Фрази. – Ну и разговорился с гарсоном. Итак, пойдемте. А ты будь осторожен, Базиль.
– Мне бы хорошенького клопа[138] для храбрости! Или хотя бы серебра на табачок для трубки! – проворчал мальчишка.
Араго сунул руку в карман, однако Базиль уставился на него презрительно:
– Шуток не понимаете, что ли? С друзей денег не беру!
Через пару минут колеса телеги загрохотали по булыжникам фобур Монмартр, предместья Монмартра.
Фрази провела Араго через уличную дверь – она находилась через одну от той, куда обычно входили сотрудники «Бульвардье». Лестница была слабо освещена наполовину прикрученными, чуть слышно шипящими газовыми рожками. Поднялись в третий этаж, прошли по длинному коридору; Фрази отперла дверь, зажгла такую же аргандовую лампу, какими освещались квартира Араго и редакция «Бульвардье».
Араго мельком заметил скромную обстановку: громоздкий, неуклюжий платяной шкаф, комод, туалетный столик с большим зеркалом, альков за расписной шелковой ширмой, узкая дверь в другую комнату – должно быть, в гардеробную. В эту минуту Фрази сняла шляпу и встряхнула головой, чтобы расправить скрученные на затылке волосы.
До Араго донесся легкий цветочный аромат, который он, большой знаток женских духов, почему-то не смог вспомнить, напряженно всматриваясь в лицо Фрази, стоявшей рядом с лампой.
Годы прошли, и хорошенькая девочка превратилась в красивую женщину. Темно-голубые глаза, в которых когда-то блестели слезы и нежность, сейчас смотрели настороженно.
– Так вот вы где живете… – пробормотал Араго, смущенный этим взглядом, и вдруг его осенило: – Бог мой, теперь я понял, куда подевалась Андзя, как ей удалось сбежать от Ролло и Тибурция! Она перебежала через проход между двумя домами и скрылась у те… то есть у вас?!
Фрази глянула вприщур, потом опустила глаза, и лицо ее приняло высокомерное, отчужденное выражение, которое ранило Араго гораздо сильней, чем можно было ожидать.
Почему? Почему ее задел этот вопрос? Вообще почему она держится как чужая, равнодушная, случайная знакомая?
А чего он ожидал? Того, что она хранила память о нем, ту детскую влюбленность хранила все эти годы? Наверное, да, ожидал: ведь Дмитрий Видов обещал, что Фрази будет любить его всегда!
Ну что за глупости!
Или нет?
– Тво… вашего отца зовут Дмитрий Видов? – резко спросил он, и Фрази чуть улыбнулась, не поднимая глаз:
– Да. Откуда вы знаете? Неужели все-таки граф Карл Осипович рассказал?! А ведь обещал мне молчать!
– Граф Карл Осипович? Поццо ди Борго?! – изумленно воскликнул Араго. – Так вы с ним знакомы?!
Фрази кивнула.
– Каким образом?
– Вам что-нибудь говорит фамилия Вестинже?
– Вестинже? Вы говорите о Жаке Вестинже?! – вскинул брови Араго. – Вы имеете в виду консьержа, который некогда служил в посольстве Российской империи?
– Да, я имею в виду того самого консьержа, который работал на русских и был казнен в мае 1812 года вместе с Мишелем Мишелем, – кивнула Фрази. – Это мой дед.
Араго так и ахнул…
– Моя бабушка была русской, – продолжала Фрази. – Ее отец и мать приехали в Париж еще с Иваном Симолиным[139], а когда он, во время проклятой Великой революции, вынужден был покинуть Париж, а потом и Францию, спасаясь от обезумевшего простонародья, мои прадед и прабабка остались охранять имущество русской миссии. Потом они служили при российских послах Спренгпортене, Колычеве, Моркове, Убри… Меня назвали в честь их дочери и моей бабушки Евфросинией. Она в свое время вышла за Жака Вестинже, а моя мама, Жюстина Вестинже, полюбила секретаря посольства Дмитрия Видова, который служил при Убри. Но пожениться они не успели – Видов скоропостижно скончался где-то в России. Филипп Бовуар, мой отчим, был страстно влюблен в маму. Они поженились, дядя Филипп удочерил меня, но бабушка открыла мне, что он не мой родной отец. Больше она не успела рассказать – умерла. Имя отца я узнала гораздо позднее – от моего отчима, накануне его смерти. А сам Дмитрий Видов вновь приснился мне, уже когда я переехала в Париж. Назвал меня доченькой и сказал, что…
– Что? – взволнованным эхом отозвался Араго.
– Вы не поверите, конечно, – исподлобья взглянула Фрази. – Но я правду говорю. Он мне сказал, что нужно окно в погребе переделать, чтобы я однажды могла спасти… Ивана Державина. В тот же день я пошла к серому особняку и увидела там рабочих, которые ломали стену. Ну, остальное вы знаете.
Араго страстно хотел признаться, что и в его сны заглядывал Дмитрий Видов, хотел поведать Фрази о той могиле на витебском кладбище, но не решился. Поверит ли она? Притом в голове его вертелось последнее воспоминание: обещание Видова, что Фрази будет любить его всю жизнь. Как о таком расскажешь? Ведь ясно же, что это предсказание не сбылось!
– Вы сказали, Дмитрий Видов приснился вам вновь? Значит, это уже случалось раньше? – осторожно спросил он.
– Да, – кивнула Фрази. – Несколько раз. Впервые это произошло перед тем, как погиб Тибо, потом однажды в Нанси, и еще раз мне показалось, будто я слышала его голос… он дал мне один совет… это было незадолго до того, как я вышла за Шарля Рёгара.
Араго вскинул голову так резко, словно его ударили в подбородок. Это странное состояние, в которое он впал на несколько мгновений, должно было бы многое открыть ему о природе тех чувств, которые вызывала в нем эта молодая женщина, однако ему в жизни еще не приходилось ревновать, вот так уж складывалось. Иногда взыгрывало оскорбленное самолюбие, как в случае со Стефанией, а ревности он не ведал, поэтому несколько мгновений обуздывал приступ незнакомой прежде ярости, прежде чем смог выдавить: