не желала говорить о подобных вещах, считая, что это только ее личное дело. Кроме того, они не имели отношения к тому, что Эвелин видела как факты этой истории болезни.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказала Эвелин.

– Да, понимаю. Это не одна из тех вещей, над которыми они позволяют серьезно размышлять. Они слишком чужды к тому, во что вас заставили верить. Жаль. А я надеялась, что вы сможете мне помочь.

«Проклятье! – записала Эвелин, потом вычеркнула. – Вынуждает спрашивающих обороняться. Высказывает симпатию к их неспособности видеть мир таким, как его видит она».

– Назовите это новой биологией, – сказала Барбара, встав и медленно прохаживаясь в ограниченном пространстве палаты. На каждом шагу ее шлепанцы соскальзывали с пяток. – Я начала подозревать это несколько лет назад. Любой иной мир попросту не имеет смысла. Ты начинаешь сомневаться в том, что тебе говорят. Тебе приходится доверять доказательствам собственного интеллекта. Надо позволить себе смотреть на мир глазами женщины так, как должна смотреть женщина, а не как несовершенный мужчина. Они научили вас верить в их ценности, в их систему. И ты начинаешь осознавать, что они – несовершенные женщины, а не наоборот. Они не могут воспроизводить себе подобных, разве это не должно кое о чем говорить? «Самцы» живут в наших телах, как паразиты, они используют нашу фертильность для продления своего вида. – Она повернулась к Эвелин, и глаза у нее вспыхнули, словно маленькие огоньки. – Можете попробовать взглянуть на все именно так? Просто попробовать? Не пытайтесь быть мужчиной, переосмыслите эту концепцию! Вы не знаете, кто вы. Всю жизнь вы стремились быть мужчиной. Они определили роль, которую вам следует играть. И вы не созданы для нее. У вас нет паразита, поедающего ваш мозг. Можете такое принять?

– Могу, ради спора.

– Этого вполне достаточно.

– Э-э… а что я должна сделать, чтобы «смотреть на мир глазами женщины»? – осторожно спросила Эвелин. – Я и сейчас чувствую себя женщиной.

– «Чувствую»! Вот именно, просто чувствую. Знаете, что такое «женская» интуиция? Это человеческий способ мышления. Его высмеивали до тех пор, пока мы автоматически не перестали ему доверять. Им пришлось так поступить – они утратили способность видеть истину интуитивно. Вижу, вам не нравится эта фраза. Она и не должна нравиться. Над ней так много смеялись, что «просвещенная женщина» вроде вас перестала верить в ее существование. Они хотят, чтобы вы так думали. Хорошо, не будем использовать слово «интуиция». Используем какое-нибудь другое. Я говорю о врожденной способности человека чувствовать истину. Мы знаем, что обладаем ею, но нас научили не доверять ей. И она была изуродована, испохаблена. У вас когда-нибудь возникало чувство, что вы правы, но причину этой уверенности вы не можете назвать, а просто знаете, что правы?

– Да, пожалуй, возникало. У большинства людей такое бывает.

«Отвергает логический довод как часть оказываемого на нее давления». Эвелин решила это проверить.

– Меня… учили, что надо применять законы логики для анализа вопроса. Правильно? И вы утверждаете, что это бесполезно, несмотря на тысячи лет опыта человечества?

– Именно так. Но это не опыт человечества. Это трюк. Это игра, очень сложная игра.

– А как же наука? В частности, биология?

– Наука – самая большая игра из всех. Вы когда-нибудь думали об этом? Вы серьезно полагаете, что великие проблемы вселенной, важнейшие истины, которым следует быть легко достижимыми, будут решены учеными, которые спорят о том, сколько нейтрино может танцевать на кончике иглы? Это змея, пожирающая собственный хвост, нечто, имеющее значение только для самое себя. Но как только вы принимаете базовые правила, то оказываетесь в ловушке. Начинаете думать, что подсчет, сортировка и нумерация вас чему-то научат. Вам нужно отвергнуть все это и посмотреть на мир новыми глазами. И вас удивит то, что вы увидите нечто, уже готовое для усвоения.

– Генетика?

– Чепуха. Вся структура генетики создана для объяснения несостоятельной позиции: есть два пола, по отдельности ни один из них ничего не стоит, но вместе они способны к размножению. Если о ней хорошенько подумать, она разваливается. Гены и хромосомы, половина от каждого из родителей: нет, нет и нет! Скажите, вы когда-нибудь видели ген?

– Я видела фотографии.

– Ха!

На тот момент этого показалось достаточно. Барбара расхаживала по палате, ошеломленная масштабом сказанного. Затем повернулась к Эвелин:

– Знаю, знаю. Я достаточно об этом размышляла. Существует этот… базовый набор предположений, согласно которому мы все живем. Мы не можем сосуществовать, не принимая большинство из них, так? То есть… я могу сказать, что не верю в… Токио, например. Что Токио не существует просто потому, что я там не была и не видела его своими глазами. Что все фильмы о Токио – хитроумные подделки. Туристические путеводители, книги, японцы – все это заговор с целью заставить меня думать, будто Токио существует.

– Полагаю, вы можете привести доводы в свою пользу?

– Конечно могу. Мы существуем, все мы, в своих головах, выглядывая из них через глаза. Общество невозможно, пока мы не поверим в полученные из вторых рук отчеты о каких-то вещах. Поэтому мы устраиваем совместный заговор, чтобы принять то, о чем нам говорят другие, если только не можем понять причину, почему нам лгут. Общество можно рассматривать как заговор безоговорочного принятия недоказуемых истин. Мы работаем над ним совместно, и мы же определяем набор истин, не требующих доказательств.

Она начала говорить что-то еще, но смолкла. Похоже, она раздумывала, следует ли продолжать. И отвлеченно взглянула на Эвелин.

Та поерзала на кровати. Солнце за окном садилось в красно-желтую дымку. И куда подевался день? Кстати, а во сколько она зашла в палату? Она не могла сказать точно. В желудке бурчало, но это ее не очень заботило. Эвелин была в восхищении. Она пребывала в своеобразной истоме – слабости, из-за которой ей хотелось лечь на кровать.

– На чем я остановилась? А, на непроверенных допущениях… Хорошо. Если мы не можем принять любую информацию, что нам говорят, мы не можем функционировать в обществе. Можно безнаказанно не принимать многое. Можно верить, что мир плоский или что не существует фотонов, черных дыр или генов. Или что Христос не восстал из мертвых. Можно уйти далеко от мнения большинства. Но если создашь совершенно новую картину мира, у тебя начнутся неприятности.

– Но опаснее всего, – отметила Эвелин, – начинать жить в соответствии с этими новыми допущениями.

– Да, да. Мне следовало быть осторожнее. Я могла сохранить это открытие при себе. Или размышлять о нем дальше. Я была уверена, понимаешь ли, но из-за своей глупости должна была получить