– Ну чего, мужики? Значит, Штырь распорядился, чтобы этот толстяк возил его до параши?

– Распорядился, Трубач, будто он тут главный.

Трубач горестно вздохнул.

– Не узнаю тебя, Штырь. Что это на тебя нашло? Мне ли объяснять тебе, коренному обитателю тюрьмы, что за каждое оброненное слово нужно отвечать. Нехорошо, Штырь! Повел себя, как первоходка. Прекрасно ведь знаешь, что новичку нужно все растолковать. – Трубач ткнул пальцем в стоящего рядом Михаила Степашко. – И должен был сделать это ты. Как старший. Чтобы уберечь его от глупостей. Только после этого с него можно спрашивать. А потом, разве он козел, чтобы возить блатаря до параши?

Трубач говорил спокойно, но его сиплый голос в примолкшей «хате» казался колокольным звоном.

– Трубач, я всего лишь пошутил, – Штырь сделал попытку оправдаться.

– Пошутил?.. Что я слышу? Если бы ты точно так же пошутил с одним из нас, то уж, поверь мне, никто не оценил бы твоего остроумия. Почему его должен оценить новенький? Ты дважды грешный, Штырь. Первый твой грех – это беспредел, а второй – ты по горло нахлебался параши. Разберитесь с ним, мужики.

– Трубач…

– Я все сказал. – И Трубач потерял всякий интерес к Штырю. – А ты откуда, парень? – повернулся смотрящий к Михаилу Степашко.

– Из Питера.

– Из Питера?! – Лицо Трубача расцвело радостью. – Откуда именно?

– С Лиговки.

– Вот так так! – оживился Трубач. – Я ведь и сам с Лиговки! Знаешь что, парень, ты мне нравишься. Завтра я переговорю с Антонычем, чтобы тебя перевели ко мне. Какое у тебя погоняло?

– Пока еще никакого.

– Ага! Ну тогда… Пузырь! Будешь теперь Пузырем. Не обидно?

– Нет, – улыбнулся Михаил.

Позже Михаил Степашко частенько вспоминал этот день. Его обидчика, видного блатаря по кличке Штырь, тогда опустили, и этот эпизод остался в памяти навсегда.

В одном номере с Трубачом Пузырь прожил четыре месяца, а потом его по этапу отправили в марийские леса. Встреча с известным вором не прошла бесследно. От Трубача Пузырь успел перенять многое – умение завоевать уважение братвы, неторопливость и обстоятельность в суждениях. Он ловил себя на том, что порой сипел точно так же, как Трубач.

Но главное, что очень хорошо усвоил Пузырь, – это надобность быть жестким до жестокости и справедливым. Силой его бог не обидел, и теперь он не стеснялся применять ее при первой же возможности.

Звонок от Варяга явился для Пузыря полной неожиданностью. Но он отдавал себе отчет в том, что сложившаяся в Питере обстановка рано или поздно привлечет внимание Москвы. И вот пожалуйста! Он, конечно, готов встретиться с Варягом. Потолковать необходимо. Но почему именно в Твери? Хотя, если подумать, это и нейтральная территория, и спокойное место.

Утром в понедельник Пузырь в сопровождении трех «быков» выехал в Тверь.

Путешествие на машине до Твери было спокойным и приятным. Долговязый, его спутник и правая рука, не задавал лишних вопросов, а Пузырю тоже было не до бесед – он слишком устал на прошлой неделе и теперь отдыхал. В пути они сделали только одну остановку – размяться и отлить.

В ресторан Тверского речного вокзала Пузырь вошел ровно в шесть вечера. Он сразу увидел Варяга. Тот сидел в правом дальнем углу и читал газету. После обычных приветствий оба решили, что не мешает сначала перекусить, а уж потом и говорить о делах. За ужином они выпили пару рюмок коньяка и перекинулись несколькими ничего не значащими фразами.

Первым не выдержал и начал разговор Пузырь:

– Ты, конечно, понимаешь, Варяг, если бы мы тогда вовремя узнали о смерти Стреляного, то мы бы тебя приговорили.

– Я догадывался – и, как видишь, жив-здоров.

– Это по твоему приказу убили Стреляного?

– Он был обречен, – вздохнул Варяг. – Поверь, мне было искренне его жаль, но я ничего не мог поделать. Он мне был даже симпатичен, впрочем, это теперь уже не имеет никакого значения. Я вот о чем хочу спросить: верно ли говорят, будто ты пытался договориться со всеми питерскими, чтобы избрать единого смотрящего?

– Мне нечего скрывать. Да, это так.

– Ты еще и дальновиден. Чувствуется школа Трубача. Он мне говорил, что из тебя мог бы получиться неплохой вор. Вот только жалко, что вы с ним так рано расстались. Ты бы многому мог у него научиться. Мне известно о том, что твое предложение братвой было отклонено, а Червовый даже не пожелал пожать протянутую руку.

Червовый был давний недруг Пузыря. Об этом знали все. Неприязнь возникла еще в юности, когда микрорайон, в котором они оба проживали, оказался расколотым мальчишескими разборками на два непримиримых лагеря. Червовый и Пузырь верховодили каждый в своем и не упускали случая, чтобы покрепче досадить друг другу. С годами неприязнь усилилась и переросла в открытую вражду.

– И что с того? Мы с ним и раньше не ладили.

– А ты разве не знаешь, что Червовый поступает не по понятиям, и о вражде следует забывать хотя бы на время похорон. К тому же нельзя бить по протянутой руке.

– Ничего, я переживу, – ответил Пузырь.

– Ты крепкий парень, Пузырь, и это тебя может погубить. Мне известно, что тебя хотят устранить. Поверь мне, ты неподходящая кандидатура для беспредельщиков, никто не хочет иметь у себя на горле крепкую руку.

– Что ты от меня хочешь, Варяг? В конце концов, моя жизнь, а уж тем более смерть – лично меня касаются.

– Ошибаешься, Миша. Ты нужен нам, и мы хотим тебе помочь. Ты должен согласиться с тем, что смотрящим в Санкт-Петербурге будет Шрам. Тебе отводится роль его заместителя, правой руки, если угодно. Мы ждем твоего решения.

– Когда нужен ответ?

– Я не могу дать тебе время на размышление. Его просто нет, потому что завтра уже может быть поздно. Кто знает, а не торчит ли у твоего подъезда киллер, чтобы за каких-то двадцать штук продырявить твой затылок. Ты должен помнить о том, что твоя голова стоит значительно дороже. Соглашайся, у тебя нет другого выхода. Все остальное мы берем на себя. Ну?.. Не слышу ответа.

Пузырь курил, глубоко затягиваясь и с шумом выпуская кольца дыма.

– Хорошо, я согласен.

Варяг одобрительно похлопал Пузыря по плечу. Они многозначительно пожали друг другу руки.

– Советую уехать из Питера недели на две. Отдохни, расслабься. Грибочки, банька, рыбалка. Не хотелось бы, чтобы с тобой что-нибудь случилось. А через две-три недели в Питер приедет Шрам. Я уверен, вы найдете общий язык, разберетесь с делами. И у вас все будет в полном порядке. Ну а теперь – будь здоров, до встречи.

После гибели Стреляного сорок дней в Питере действительно было на редкость спокойно. Старые оперативники за десятилетия службы не могли припомнить такого штиля в своей работе. Даже пьяная драка рассматривалась в эти дни как событие исключительное, и милицейские наряды чаще всего выезжали на уличные дежурства без особых заданий.