высоту, на коей вершит свой полет дух твой… Некогда в созвучной ситуации я поступил правильнее тебя, но никогда, при всей убежденности, не ощущал себя в том правым… ибо вера гласила иначе… и сие было единственным личным сожалением в жизни моей, не ведавшей раскаянья… Порою благоразумие помрачает ум, а безумием озаряется сознание. Ты пережил то, что следует пережить каждому человеку. Ты испытал вознесение чувств… Ты возлюбил — не прекрасную девушку, но прекрасную фантазию. Ты постиг, что такое мечтать — то, что никто иной не разъяснит: не опишет литература, не изобразит живопись и только эфемерно намекнет музыка… Mysterium Magnum («Великое Таинство»)… Ты обрел великий опыт и никогда не будешь прежним. Теперь все зависит от того, во что реализуется сей опыт, ибо оный может стать как созидательной стадией твоего руководящего начала, так и разлагающей. Теперь все зависит от тебя, Себастиан… Ты более во мне не нуждаешься. Ты уже не дитя. Мое попечение отныне лишь замедляло бы твой ментальный шаг, лишь сдерживало бы при духовных поисках самое себя, когда надлежит следовать туда, куда призывает Гений. Самостоятельность — вернейший наставник для тех, кто вполне созрел умом и душою. Я указал тебе путеводную звезду, сын мой, настало время взять кормило под собственное управление…

— Отец… — только и промолвил я, ощущая себя сродни ребенку, в горах потерянному.

— Ты не должен ничего страшиться, Себастиан. «Наше спасение в наших руках, а не в слабости духа», — процитировал Лаэсий из «Илиады». — Всегда следует помнить: истинная жизнь человека заключена в нем самом. Внешний мир — конфигурация без предписанного содержания; созерцая оный, человек самолично наделяет материю смыслом, одухотворяет ее себе сообразно, — сходно тому, как из одних и тех же атомов, по учению Левкиппа, при различном расположении моделируются различные сущности, а из одних и тех же букв слагаются трагедия и комедия. «Как рука есть орудие орудий, так ум есть форма форм», — писано у Стагирита. Язык вещей и явлений — не что иное, как язык человека. «Мир — изменение, бытие — убеждение», — процитировал Лаэсий из Марка Аврелия. — Все, что нас окружает, трансфигурирует169 в зависимости от кондиции нашей психической организации, так же, как оно исчезает для нас, когда мы погружаемся в сон. Самое время для каждого течет относительно. Мы видим и слышим посредством глаз и ушей, но воспринимаем, — как вообще все сенсуальное170 и интеллигибельное171, — разумом. «Человек есть мера всех вещей — существования существующих и несуществования несуществующих», — заявил Протагор. Что бы человек ни чувствовал, что бы ни осознавал — это зиждется в его духе — его сенсории172, фильтрующем перцептивные впечатления и абстрагирующем их в гносеологические образы. «Душа есть все сущее, ибо все сущее суть либо воспринимаемое чувствами, либо постигаемое умом», — процитировал Лаэсий из Аристотеля. — Наше мышление ассоциативно; мы — то, что мы знаем; а то, чего мы не знаем, нету для нас; следовательно, чем более знает человек, тем более он есмь, ибо тем более сознает окружающую явь и себя — ее средоточие. «Одно и то же мысль и бытие», — изрек Парменид. Личность суть жемчужина, затворенная в раковине видовой принадлежности; и аналогично тому, как жемчуг различается по размеру, совершенству формы и блеску перламутра, так и личность способна стать великой или мизерной, сподобиться соразмерности или принять искаженные очертания, воссиять или же померкнуть. Коли человек не удовлетворен самим собою, скуден духом — единственно неотчуждаемым своим богатством, то никакие привходящие блага не даруют ему настоящего довольства, а только будут ложно громоздить кручу самодовольства, кое, карабкаясь зыбким косогором, то и дело озирается в ужасе, до чего кромешная бездна позади разверзается; равно как в ином случае никаким превратностям не умалить человеческой самодостаточности, — ибо мудрость — это опора в себе самом… «Познать себя — и наиболее трудное в жизни и наиболее отрадное», — говаривали древние мудрецы. Человек, подлинно достигший самопознания, никогда не будет несчастен, поскольку, даже ничего не имея, он непреложно владеет собой: «Все мое при себе ношу», — достопамятная апофтегма Бианта… И все-таки, сын мой, чтобы быть истинно счастливым, сего недостаточно… Счастье — исток внутренних света и тепла — нуждается тем не менее в одноприродном истоке извне, который бы обоюдно поддерживал неубывающим его пламень витальный, что средь хлада дольних ветров в эфирную высь устремляется, — иными словами, для достижения наивысшего благоденствия душе человека необходима родственная душа, взаимностью добродетели с ней обрученная. Любовь — животворящая самые сокровенные и самые возвышенные человеческие эмоции, окрыляющая вдохновенностью мысли — единственное, что способно отворить замкнутую раковину личности и возвеличить ее за пределы собственной ограниченности, каковые обособленно можно расширять до бесконечности, но вовсе их преодолеть в одиночку — невозможно. Ибо любовь — идеальная вера — суть особая форма познания — высшая форма познания… И ежели задаться вопросом: в чем истинные смысл и благо человека? — то самый положительный ответ будет: в любви к себе сродным, — так как человек существо не только разумное, но и, — что закономерно, — общественное (сверх того, именно общественность — прогрессивная способность эмпатии и взаимопонимания — послужила, по всей вероятности, ключевым фактором процветания разума). Ибо любить — естественная склонность человеческой натуры — духовный инстинкт… «Любуйся, как дитя твою руку держит, объятьями радуй супругу, — в этом удел человека!» — процитировал Лаэсий строки из «Эпоса о Гильгамеше». — Всё так просто, так натурально, но так… мифично… Люди смотрят на друг друга и не видят, общаются и не слышат, любят и не чувствуют. Пожелай, они могли бы понимать один другого без слов, но не понимают и вопия. Их правда — в их лжи. Не гармония Филии царит меж ними — владычествует раздор Нейкос173. «Жизнь — борьба и странствие по чужбине», — вспоминаются мне выстраданные слова императора-стоика. Обреченными жертвами снуют люди вразброд по лабиринту бытия, ища во тьме ходов нить Ариадны174 — понимание, утешение, поддержку — но не находят; забредают в тупики разочарования и безразличия, трепеща ненасытного чудища одиночества, вконец заблуждаются, молят чуждые небеса и проклинают родную землю. Им нет покоя… А покой — сознание своего благонравия — вернейший оплот для человека, который, не будучи счастливым, не намерен быть несчастным, — ибо покой — основа счастья. И у тебя, Себастиан, есть редкостная возможность полноправно распоряжаться личным досугом — стать самому себе — своему Гению — преданным, безупречным другом. А кто живет в согласии с собою, тот будет жить в согласии со всем сущим, органической частью коего себя