Тем не менее сейчас даже это не имело значения. – Потому что у нас с вами нет будущего. Потому что я…

«Вас люблю» – это было бы слишком для меня, сейчас – особенно. Поэтому я прикусила язык и опустила голову, но пальцы Хьяртана немедленно легли на мой подбородок. Приподнимая его, заставляя невольно встретиться с ним взглядом.

– Будущее мы создаем сами, Ливия. – Он смотрел мне в глаза, и я чувствовала, как ускоряет ритм мое сердце.

– Не когда вы – правитель, а я… простая провинциалка.

– Правитель или простая провинциалка в равной степени ответственны за свое будущее. И в равной степени каждому из нас приходится делать выбор. – Его пальцы касались моей кожи легко, не удерживая, но мне больше не хотелось отводить взгляд. – Я пришел, чтобы сказать, что я так же, как ты, не хочу с тобой расставаться.

От этих слов все внутри сжалось. Готовясь к подобному разговору все это время – да каждое мгновение, проведенное рядом с ним, – я думала о том, как это будет, что я скажу, что скажет он, как мы заговорим о расставании, но и на секунду не могла представить, что это будет так.

– Я не смогу, Хьяртан. – Мягко убрала его руку от своего лица и вздохнула. – Не смогу быть с тобой, когда ты будешь женат. У меня не получится. Прости.

Лицо его, до этой минуты напряженное, неожиданно приобрело совсем другое выражение – удивленное. Если не сказать изумленное.

– На ком я, по-твоему, собрался жениться, Ливия?

Я очень хорошо запомнила ее имя, хотя отчаянно стремилась забыть.

– Ее зовут Амани. Принцесса Золотых берегов.

– Нет.

– Нет? – хмыкнула. – И помолвку до Ночи тысячи огней вы… ты с ней тоже не заключал? И совет собирал не поэтому?

Хьяртан плотно сжал губы, а мгновение спустя расхохотался.

– Поразительно! – сказал он. – Если бы я мог двигаться в пространстве с такой же скоростью, с какой расходятся в Эрнхейме ложные слухи, у гротхэнов не было бы ни единого шанса. Он только собирается вылезти – а я уже на месте, и ему… ничего хорошего, в общем.

– Ничего не понимаю, – пробормотала я, окончательно смутившись. – При чем тут гротхэны?

– При том, моя бунтарка, что на совете я обсуждал именно этот вопрос.

– Как ты меня назвал? – переспросила растерянно.

– Бунтарка. Моя бунтарка. – Глаза Хьяртана потемнели, а потом разгорелись снежной магией.

Меня же этой магией обожгло, пусть она меня и не касалась и по природе своей была ледяной. Хотя, возможно, обожгло не магией. Его словами. Тем, как они были сказаны – низко, глубоко, присваивая.

– Я не… – хотела возразить, что я не бунтарка, и уж тем более не его, но он меня перебил:

– Моя. Бунтарка. Единственная женщина в Драэре и во всем мире, на которой я готов жениться.

Тут действительно впору сваливаться с кровати! После такого-то заявления.

– Если я бунтарка, то ты – Хозяин Стужи, – не осталась в долгу.

– Замечательно. – Хьяртан коснулся ладонью моей щеки.

Замечательно?! Это у него новая тактика такая – соглашаться со всем, что я говорю?

– И мечтатель. Жениться на мне ты не сможешь хотя бы потому, что я…

– Простая провинциалка, да. Это я уже слышал, – хмыкнул он, поглаживая подушечками пальцев мою скулу, а чувство такое – что мое сердце, превратившееся в шелковый мячик от его таких нужных, таких проникновенных прикосновений. – Ты не простая провинциалка, Ливия, ты самая отважная женщина из всех, кого я знаю. Чуткая, любящая, нежная. Чудесная сестра. Лучшая в мире дочь. И герцогиней ты тоже будешь потрясающей.

– Кем?

– Герцогиней. Женщине, которая спасла правителя Драэра, этот титул будет в самый раз.

– Могу я поинтересоваться, почему моя дочь сегодня сияет ярче солнышка? – Хитрая улыбка мамы заставила меня попытаться сдержать свою, но, как ни старалась, получалось плохо.

И все из-за вчерашнего разговора с Хьяртаном, который закончился нежными объятиями. Потом мы просто молчали, и я даже не думала о том, насколько это вообще прилично – быть в объятиях мужчины в одной сорочке и что стало бы с моей репутацией, узнай об этом придворные сплетницы. Я наслаждалась минутами близости и покоя в сильных руках мужчины, которого полюбила.

Конечно, когда он заговорил о титуле, я не поверила своим ушам. Даже переспросила:

– Но ты же хотел держать наш обмен силой в тайне?

– Хотел. – Хьяртан кивнул, потом приблизил лицо, почти касаясь моих губ. – Но передумал. Твоя сила и твоя смелость достойны того, чтобы о них знали все.

Он больше ничего не сказал, и я молчала. Мы сидели рядом так близко друг к другу, что я слышала мерные, уверенные удары его сердца. Не знаю, сколько прошло времени (мне хотелось, чтобы мгновения с ним стали вечностью), но в какой-то момент его губы коснулись моих в прощальном поцелуе. Хьяртан ушел, пожелав мне спокойной ночи, и я мгновенно провалилась в глубокий, спокойный и самый счастливый на свете сон, согретая его объятиями, его искренностью, его… чувствами?

Нет, он не сказал тех слов, что и сама держала в себе, но я его чувствовала. Так, как никогда раньше. И пусть сейчас, поутру, мне все это казалось какой-то сказкой, я понимала, что сказка становится реальностью. Моя сказка… в которой мы с ним можем быть вместе. В которой мы будем вместе! Я читала это в его глазах, и все прежние страхи казались глупыми, надуманными, странными.

Поэтому на вопрос мамы я улыбнулась еще шире и ответила:

– Кажется, я влюбилась.

– Кажется? – Мама приподняла брови.

– Да… кажется.

– Лично мне с той минуты, как я увидела вас вместе, уже ничего не кажется. Все сразу стало предельно ясно.

– А… – Я открыла рот и тут же его закрыла. – Как?

– Поверь, тому, кто испытал любовь, не составит труда распознать это чувство в другом. Тем более в собственной дочери. – Она чуть грустно улыбнулась. – И той, которая была любима, несложно прочесть это чувство в глазах мужчины, который влюблен.

Я покраснела. Больше от удовольствия, чем от нахлынувших чувств. Потому что мама сказала это так, что, если во мне и оставались еще сомнения, где-то очень глубоко, сейчас они растаяли, как последние островки снега на солнце. Правда, я тут же вспомнила папу и накрыла ладонью мамину руку.

Усилия Каэтана и собственная магия исцеляли быстро, и сейчас мама уже полусидела на кровати, правда, в ворохе покрывал и подушек, но это совсем не мешало нам с ней говорить по душам. О том, что я стала солнышком, мама заговорила, когда увели Фабиана: он тоже