Лекарь коснулся моего плеча.

– Норре Селланд требуется отдых. Ей нужно поспать…

Я не шелохнулась, не желая ее оставлять.

– Все в порядке, норд Каэтан, – сказала мама.

Кажется, от ее улыбки целитель смутился.

– Сейчас мне нужны только мои дети. Они мое лекарство и исцеление. Позовите, пожалуйста, моего сына. Я хочу его видеть.

Придворный врачеватель сдался без боя, словно завороженный ее голосом. Я и сама вслушивалась в него с восторгом, с какой-то детской радостью и благоговением. Вслушивалась и продолжала держать маму за руку, а она смотрела на меня и улыбалась.

Вскоре двери распахнулись, и в спальню, взволнованный и растрепанный, влетел Фабиан.

Магическое кресло зависло в нескольких шагах от кровати.

– Мама? – взволнованно выдохнул брат.

Когда Снежный ее забрал, Фабиану не было и месяца. Он ее не помнил… точнее, совсем не знал, и сейчас смотрел на нее глазами, полными надежды и удивления.

– Фабиан! – Несмотря на слабость и наказы Каэтана, мама в одно мгновение оказалась на ногах. Пошатнулась, но устояла, после чего мягко опустилась перед креслом брата. – Мальчик мой…

Ее взгляд скользнул по неподвижным ногам Фабиана, накрытым пледом, и брат уверенно сказал:

– Норд Каэтан со мной занимается и очень скоро поставит на ноги. Вот увидишь! Я стараюсь, очень стараюсь. Правда! Я обязательно скоро тебя порадую!

Маме пришлось приложить немало усилий, чтобы справиться с набегающими слезами. Нам обеим. Я рассказала о трагедии, случившейся на горке, а Фабиан, не желая задерживать ее внимание на прошлом, стал хвастаться своими успехами. Мама слушала внимательно, то хмурясь, то улыбаясь.

И с нежностью смотрела на нас с братом.

А я не могла отвести от нее взгляда, и любовалась, любовалась, любовалась. Внешне она вроде и изменилась (все-таки прошло десять лет, явно не самых простых в ее жизни), но в то же время осталась прежней. Тот же взгляд, та же улыбка. Тот же тихий, ласковый голос, под который я, убаюканная, засыпала ночами.

Ближе к вечеру пришла Дорота. Постучалась осторожно, а переступив порог и поставив на стол поднос с едой, замерла посреди комнаты, не решаясь к нам подойти. Стояла с таким видом, будто привидение увидела.

Мама первой нарушила повисшую тишину:

– Дорота, милая… Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за заботу о детях. Без тебя им бы пришлось совсем тяжело. Твоя любовь и поддержка бесценна.

– Да какая поддержка, госпожа, – сбросила оцепенение смущенная кухарка. – Это они всегда меня поддерживали. И маленький Фабиан, и Ливи для меня как родные. И даже больше! Они моя семья.

Робко улыбнувшись, Дорота приблизилась к кровати. Мама крепко ее обняла, украдкой прошептав:

– Спасибо, родная.

Не знаю, сколько прошло времени – за разговорами оно летело незаметно, но, когда вернулся лекарь, глаза у мамы слипались, а за окнами уже давно рассыпался звездами ясный холодный вечер.

– А теперь я точно буду вынужден настоять на отдыхе, – приняв строгий вид, проговорил целитель. – Уже поздно, и норре Селланд необходим сон. А вы, молодой человек, – перевел он не менее строгий взгляд на Фабиана, – пропустили занятие.

– Но я ведь был с мамой!

– На первый раз прощаю, – смилостивился Каэтан.

Помог мне пересадить брата в кресло, после чего одарил меня взглядом, долгим и многозначительным, ясно говорящим: вам, нэри Селланд, пора выметаться. И как бы мне ни хотелось остаться с мамой, пришлось послушаться. Поцеловав ее, пообещала, что завтра, как только проснусь, сразу приду к ней.

– Завтра я от тебя ни на шаг не отойду.

Мама ласково улыбнулась.

– Не бойся, Ливи, я больше никуда не пропаду. Теперь не пропаду.

Со вздохом отстранилась и нехотя последовала за Доротой и братом к выходу. Мы столько еще друг другу не рассказали, о стольком не узнали. Мама старалась избегать разговоров о времени, проведенном у Родуэлла, о своем пленении… да о многом! А я при Фабиане не решилась настаивать, понимая, что о некоторых вещах десятилетнему ребенку лучше не знать.

– До сих пор не могу поверить! – воскликнул брат, когда мы оказались у него в комнате. – Мама жива! Она здесь, с нами. Лив, Ливи, я никогда так не радовался!

Я взъерошила каштановые пряди Фабиана и, приобняв его, прошептала:

– Я тоже очень рада. Счастлива!

– Но почему ты ничего мне не сказала? – Брат слегка насупился.

– Потому что не хотела, чтобы ты переживал.

– Продолжаешь обращаться со мной, как с ребенком?

– Так ты и есть ребенок! – Я рассмеялась, легонько щелкнула его по носу и предложила: – Поужинаем вместе?

– А как же его величество?

– Что – величество? – удивилась наигранно.

– В последнее время ты ужинаешь с ним.

– Иногда. – Как можно безразличнее пожала плечами.

– Да постоянно! – весело возразил Фабиан.

Мне хотелось увидеть Снежного, расспросить об эрцгерцоге, о том, что будет ждать мерзавца за похищение. Хотелось поблагодарить и… просто увидеть. Но Хьяртан меня не звал, а идти к нему сама я не решалась.

– Иногда мы допоздна занимаемся, отсюда и совместные ужины, – чувствуя, что щеки начинают гореть, как могла оправдалась и попросила служанку принести еду в комнату брата.

После ужина еще немного посидела с Фабианом, а когда он начал зевать, пожелала ему доброй ночи и отправилась к себе.

Но до своих покоев так и не дошла. Желание увидеть его, спросить, что было после того, как мы расстались, просто услышать голос оказалось сильнее любых доводов разума.

– Я немного прогуляюсь, – сказала стражнику, что следовал за мной по пятам, и решительно зашагала к лестнице.

Наверное, я идиотка, и даже не пытаюсь над собой работать. Влюбилась по уши и ничего с этим не делаю. Потакаю своим чувствам, но по-другому…

По-другому уже не получалось.

Поднявшись этажом выше, я ускорила шаг, представляя, как совсем скоро снова буду ощущать на себе его взгляд. Жарче любого огня… К счастью, полумрак скрадывал румянец на горящих щеках, лихорадочный блеск в глазах, иначе бы придворные решили, что нэри Селланд заболела.

Впрочем, так оно и было. У меня была самая настоящая любовная лихорадка. Можно сколько угодно себя обманывать, но правда от этого не перестанет быть правдой: Ливия Селланд нуждается в его снежном величестве еще больше, чем он в ней.

– …Как раз это сейчас на совете и обсуждают. Говорю вам! – раздался поблизости знакомый женский голос, принадлежавший одной из придворных дам, которую я часто видела в компании Бьяртмара.

Девушка сидела на диванчике в портретной галерее Эртхардов, а вокруг нее столпились такие же разряженные бездельницы.

Не знаю, почему я замедлила шаг, а потом и вовсе