Минутное наблюдение позволило сделать вывод: всего на борту шесть человек. Шесть на шесть – расклад, конечно, божеский. Тут в самом деле можно обойтись без единой царапины. Тем более у экипажа «Апсны» сейчас нет в руках стволов – не могли ведь они встречать пограничников вооруженными.

После благополучного досмотра кавказцы оживленно переговаривались – Слепой ничего не понимал кроме того, что общались они по-абхазски. Вскоре он уже четко представлял себе местонахождение каждого и выбрал первую жертву, которую можно было свалить, не поднимая тревоги.

Абхазец с черной банданой, насвистывая, шел по палубе, когда Глеб высунулся из-под машины и выстрелил ему в голову из пистолета с глушителем. За гулом двигателя, шумом и плеском волн тихого хлопка никто не расслышал. Но абхазец не сложился, как иногда складываются люди после смертельного ранения. Он рухнул, как подкошенный, лицом вниз – звук от падения получился глухим, но достаточно громким.

Мысленно чертыхнувшись, Слепой полностью выкатился из-под «БМВ», ухватил жертву за шиворот и втянул под днище – так, чтобы спина покойника по возможности стерла капли крови. Судя по быстрым шагам, двое из экипажа все же услышали шум и решили посмотреть, что случилось. Но только посмотреть.

Слепой мог бы исполнить все в одиночку. Но ветер крепчал с каждым следующим порывом, катер мчал вперед на предельной скорости, чтобы побыстрей миновать зону ненастья. Глеб подозревал, что висеть на небольших крючьях при таком раскладе опаснее, чем выбраться на палубу. Перспектива сорваться в воду гораздо реальнее, чем получить пулю.

Поэтому он дал заранее оговоренный сигнал – резким пронзительным свистом.

Глава 36

Все разом выскочили на палубу. Слепой обозначил свое присутствие под машиной, чтобы никто не зацепил его огнем. Те, кто обзавелся автоматическим оружием, включая Шумахера с его «Старом», открыли шквальный огонь по окнам палубной надстройки.

Лопались и звенели стекла, горячие гильзы дождем сыпались на пол. Под прикрытием автоматных очередей Глеб выполз из-под «БМВ» на противоположную сторону и сразу же встретился взглядом с вытаращенными глазами бородача, который судорожно сжимал в руках израильский «узи».

Противнику нужно было развернуть дуло на больший угол. Хотя он нажал на спусковой крючок одновременно со Слепым, его пули полетели в клубящуюся от ветра пустоту, в то время как единственная сиверовская угодила точно в переносицу. Голова дернулась назад, как от удара боксера супертяжеловеса, потом вернулась в прежнее положение, но уже с остекленевшими глазами.

Продвигаясь дальше на корточках, Глеб наткнулся еще на один труп – этого скосило очередью. Важно было добраться до рубки – в такую погоду слишком рискованно оставлять катер без управления.

Глеб продолжал движение, стараясь не хрустеть разбитым стеклом. Шквал очередей уже затих, и его «команда» стала медленно рассредоточиваться по катеру в поисках уцелевших противников.

Сейчас, на время боя, они стали стопроцентно его людьми. Кто бы ни свалился еще на голову, Слепой, не задумываясь, без разбору выстрелил бы в любого взрослого мужчину – блондина или брюнета, вооруженного или безоружного.

Через два расположенных друг против друга оконных проема с выбитыми стеклами Глеб увидел у противоположного борта Семена. Показал ему большой палец. Курносый улыбнулся так широко, что это можно было заметить даже через трикотажную маску.

Тут сзади, ближе к корме, завязалась первая перестрелка. Слепой предполагал, что на корме пусто. Но кто-то из абхазцев умудрился туда проползти.

Или он сидел до сих пор в крайнем помещении надстройки, или сообразил заскочить на плоскую крышу и прополз на брюхе мимо спасательной шлюпки. В любом случае этот тип не тешил себя надеждой спрятаться и уцелеть – понимал, что каждый угол подвергнется тщательному досмотру.

Курносый резко обернулся, довольный возможностью расстрелять с пользой для дела еще обойму. На секунду он пропал из виду, потом отшатнулся назад, Глеб заметил, что на тонкой куртке, на плече бывшего спецназовца, расплывается пятно. Он привлек свистом внимание Семена и махнул рукой – ныряй в помещение на перевязку.

Возбужденный давно забытым удовольствием от боя и даже самой болью, Курносый отмахнулся:

– Не страшно, все равно не рабочая.

– Рано на разговоры потянуло, – Слепой попробовал прикинуть, мог ли кто расслышать Семенов голос.

Даже если расслышит и вспомнит Прагу, на первый раз решит, что обознался.

По старой привычке к дисциплине Курносый подчинился приказу. Глеб быстро и умело перевязал ему плечо, пока противник плевался очередями с выгодной точки, из салона одной из машин верхнего уровня.

Было слышно, как ответные выстрелы пробивают кузов автомобиля. Затем донесся сдавленный стон. Через секунду послышался громкий, срывающийся на крик Гогин визг:

– Лежать, сука! Руки за голову!

«Теперь уже не зашьешь рты», – понял Слепой.

Вначале каждый невольно оставался наедине с собой – так бывает перед каждым рискованным делом. Потом молчать заставлял инстинкт самосохранения. Но теперь, когда адреналин бушевал почище волн в море, бесполезно было призывать по-прежнему обмениваться только жестами.

– Сходи в рубку, – велел он Курносому. – Если там нет никого в живых, возьми управление на себя. Разберешься, куда курс держать?

– Я не Шумахер, но водить умею все – от трамвая до катера.

В первый момент у Глеба случился легкий перебой пульса. Потом он вспомнил, что участники пражского ограбления не знали друг друга даже по кличкам. Скорее всего, Курносый употребил фамилию знаменитого гонщика как имя нарицательное.

– Вот и действуй.

– Надо к берегу держать. Сесть на мель где-нибудь поблизости.

Слепой прекрасно помнил требование генерала Потапчука – судно должно затонуть. Затонуть на глубине, в открытом море. Не подавая никаких позывных, чтобы трудно было потом разыскать его на дне и установить причину катастрофы.

– К берегу, только другому. Здесь нас могут ожидать.

– Я тоже после Праги стал мнительным на этот счет, – Курносый говорил и не мог остановиться. – В жизни не проявлялось, только во сне. Каждую ночь мы тем же составом брали приз, и каждую ночь его у нас отнимали.

Едва Слепой отправил Семена в рубку, к нему подбежал Деготь, запыхавшийся, будто после кросса.

– Готово. Пятерых завалили, одного на развод оставили. Подскажет, если что понадобится.