– Шут тебя шантажировал? – нахмурился герцог.

– Он рассказал сказку, в которой невеста обманула будущего мужа и в итоге осталась одна в нищей рыбачьей деревне, никому не нужная. А еще он сказал, что не только головой можно думать, но и сердцем. Только не часто, – застенчиво улыбнулась маркиза. – Если часто думать сердцем, можно не заметить, как станешь совсем глупой. А я и так не очень умная, – шепотом закончила она.

– Эвелин, – улыбнулся герцог и протянул девушке обе руки. – Я очень надеюсь, что ты еще поумнеешь. Пообещай мне, что ты станешь думать, прежде что-то делать.

– А можно я буду вам писать? Я научусь! – Непосредственная Эвелин кинулась в объятия опекуна и разрыдалась. – Я так завидую Турену, у него есть отец и брат.

«Про мать она не вспомнила», – отметил про себя Алан.

– Пиши и помни, что как твой опекун я набью морду любому, кто тебя обидит. Все, не реви.

Алан гладил по спине плачущую девушку и понимал, что больше на нее не злится. Нет, не забыл, не простил, но злости нет, есть только сожаление, что этого ребенка никогда не любили. Кто знает, быть может, пройдет время, и они смогут разговаривать как равные.

– Простите меня, кир Алан. Я знаю, что доставила вам много огорчений, и не смею претендовать на ваше уважение.

– Эвелин, а как случилось, что кирена Валия использовала тебя? – без особого интереса спросил Алан.

– Она знает мою постыдную тайну.

Эвелин залилась румянцем и закрыла пылающие щеки ладонями.

– Вот как… Настолько постыдную, что ты согласилась на предательство?

– Не спрашивайте, прошу вас. Это… это гадко! Я… я…

– Эвелин, – мягко произнес мужчина. – У меня самого куча постыдных тайн, но никто не смеет меня ими шантажировать. Хочешь, расскажу одну?

Маркиза чуть раздвинула пальцы, глядя на герцога с недоверчивым любопытством.

– Расскажете?

– Конечно, раз мы делимся постыдными тайнами, то я начну первым.

Алану было и смешно, и грустно, но узнать правду оказалось необходимо, а давить на запуганную девушку не хотелось. Подростки во всех мирах одинаковые, так что попробуем не единожды испробованный метод. С младшим сыном, помнится, прекрасно сработало.

Виктория почувствовала, как от воспоминаний на душе стало теплее.

– Очень долго я был влюблен в одного горца, – с легкой ностальгией вспомнила она. – Страдал, облизывался, сомневался… Переборол потом, конечно, но…

Герцог развел руками.

– Ой! – шепотом воскликнула Эвелин. – Правда?

– Ну, мы же обмениваемся тайнами, – подмигнул ей герцог. – Постыдными.

Очень веселило Викторию это слово, пахло оно чем-то пуританским и нелепым, немного древним, из старой-старой жизни, еще когда была жива прабабка, воспитанная при женском монастыре и всю жизнь хранящая верность убитому в первую гражданскую мужу. Маленькая Вика ее жутко боялась, сухонькая сморщенная старушка с вечно нахмуренным лбом, суровым голосом и резкими словами казалась ей воплощением страшной бабы Яги из сказок.

– А я… – шепотом начала Эвелин. – Мы… Мальчишка раб у нас на конюшне был, и мы с ним… показывали друг другу… ну… это самое…

Она залилась румянцем до самой макушки, даже шея покраснела.

– Он мне разрешил потрогать, и я ему тоже позволила. Тетушка нас поймала.

– Сколько лет тебе было?

– Восемь. Если об этом узнает жених, он решит, что я распущенная.

Эвелин с отчаянием смотрела на герцога, в огромных глазах стояли слезы.

– Эвелин, это такая глупость, – вздохнул герцог. – Да все нормальные дети через это проходят! Думаешь, Ксан не заглядывал под юбки девочкам? Дети узнают мир, знакомятся со своим естеством, и это точно не то, из-за чего тебе стоит переживать.

Господи! Алан думал, там как минимум убийство, или беременность, или растрата чужих денег… Но шантажировать ребенка вот этим!

Герцог покачал головой.

– Дурдом на выезде. Эвелин, а ты голого мужчину видела?

– Один раз, – кивнула девушка. – Зашла к отцу, а он… в общем, видела.

Ну, хоть в обморок не упадет в первую брачную ночь, и то хорошо.

– И знаешь, как это происходит?

Эвелин кивнула.

– Мне Зира все-все рассказала, она такая смелая, спокойно говорит об этом, – поделилась впечатлением Эвелин. – Это так странно. Тетушка другая.

– Да, она другая, – кивнул своим мыслям Алан, в голове постепенно вырисовывался план.

Теперь он точно знал, как поступить с Валией и как разрулить ситуацию к своей выгоде.

– У тебя все будет хорошо, Эвелин. – Он еще раз обнял девушку и легко коснулся губами лба. – Живи так, чтобы ни у кого не было шанса тебя шантажировать. Но если что, помни, со мной ты всегда можешь поделиться постыдными тайнами.

Эвелин хихикнула и на мгновение прижалась к герцогу всем телом. Молодым, горячим и уже весьма соблазнительным.

– Спасибо. Я запомню.

Алан стремительно вышел из комнаты, прощаться Виктория не любила и не умела никогда.

– Кир Алан! – Берт накинул ему на плечи меховой плащ. – Отряд готов выходить. Рэй ждет.

– Отлично! – Алан забрал у Пипа многострадальный сверток с плесневелым хлебом и сунул его в руки Берту. – Отнеси Волдеморту и жди меня там.

Берт кивнул. Волдемортом Алвиса звал только герцог, остальные посвященные в авантюру не могли выговорить сложное для них имя, зато отлично понимали, о ком речь.

– Оська! – заметив тень в нише напротив, гаркнул герцог. – Вылезь! И чтоб от меня ни на шаг! Сбежишь, выгоню из крепости к чертовой матери!

– Чьей матери? – из ниши выглянуло две головы, Кусь и Оськи. – И чего ты такой психованный? Я, может быть, Кусь привел, а то она заблудилась, плакала в подвале, искала дорогу домой.

– Рядом, я сказал! Как пришитый!

Эхо разнесло рык по всему замку, даже огонь факела дрогнул, а Берт бегом припустил по коридору, спеша унести ноги от разгневанного хозяина. Оська не стал искушать судьбу, высоко поднимая короткие ножки, он с постной физиономией промаршировал к Алану за спину и застыл там, копируя позу Пипа. Кусь махнула хвостом, оценивающе осмотрела компанию и встала рядом с герцогом, всем своим видом демонстрируя любовь и преданность.

– Проведем Рэя и поговорим, – уже на ходу пригрозил герцог шуту.

– Давно пора, – тихонько буркнул ему в спину Оська и запыхтел.

«Много что давно пора сделать», – думал Алан, шагая к выходу. Слишком он расслабился, и многие забыли, что герцог никогда не любил быть марионеткой. Пора напомнить.

Прощание вышло скомканным и быстрым. Последние слова напутствия, крепкое рукопожатие под пристальным взглядом Генри Романа.