пропускаю ни единого всхлипа, ни единого судорожного вздоха. Моя свободная рука обвилась вокруг моего же корпуса – так я, видимо, пытаюсь не рассыпаться физически. Все оказалось хуже, чем я ожидал. Несколько дней назад мне хотелось отыскать ту женщину, которая плеснула в Фарли кофе, и не знаю что сделать с этой ненормальной. Теперь, наверное, когда я посмотрюсь в зеркало, мне самого себя захочется облить кислотой. Я заставил Фи плакать! Чудовищно! Я должен как-то загладить свою вину.

– Майер, я люблю тебя. Люблю и ничего, черт возьми, не могу с этим поделать. Я хотела бы быть умной, предусмотрительной, осторожной. Но не могу. Не могу, и все. Я понимаю, почему ты больше не хочешь быть моим менеджером, и когда-нибудь привыкну к этому. Ведь я занимаюсь своей работой, потому что хочу заниматься ею и вижу в ней смысл, а не только потому, что мне хорошо и спокойно рядом с тобой. У меня все будет в порядке. И у нас тоже. Но съезжаться нам, по-моему, пока рано. Сначала мне нужно переварить потерю всего того, что я себе навыдумывала.

– Я… буду поддерживать тебя, как смогу. И не буду ни на чем настаивать, если ты тоже решила сделать шаг назад.

– Я всего лишь пытаюсь сохранить равновесие, Майер. Может, это выглядит мелочно: ты отнял что-то у меня, и я отвечаю тебе тем же… Не знаю. Сейчас я просто не могу по-другому.

Я киваю, стиснув зубы с такой силой, как будто хочу их раскрошить.

– Прости, что ранил тебя, Фи. Я должен был… То есть я бы и… Если ты хочешь, я останусь. Я просто думал, так будет правильно.

Фарли мрачно смеется.

– Ну надо же, как замечательно! Ты пожертвуешь собой, чтобы пощадить мои чувства! – Она вытирает нос рукавом. – Нет уж, спасибо. Я желаю тебе быть счастливым и успешным. Ты этого заслуживаешь. Жаль, конечно, что твои мечты не во всем совпали с моими, но я предпочитаю, чтобы ты был со мной честным, а не жалел меня. Я постараюсь во всем тебя поддерживать и хотела бы знать, чего тебе не хватает, к чему ты стремишься.

Фи грустно улыбается. Припухшие глаза горят золотом.

– Пожалуйста, – произношу я дрогнувшим голосом, – разреши мне тебя обнять.

Она кивает. Несколько секунд мы стоим перед моей дверью, покачиваясь и гладя друг друга по спине. Уходя, Фи позволяет мне поцеловать себя на прощанье, но почти сразу высвобождается.

Я понимаю: предстоит немало потрудиться, прежде чем она меня простит. Ну а пока я должен объяснить ситуацию дочери.

Хейзл смотрит какой-то стремный ютьюбовский ролик. Как только я вхожу, маленькая хулиганка включает громкость до максимума. Я аж подпрыгиваю: шум такой, что окосеть можно. Мой строгий взгляд заставляет Хейзл сначала убавить звук, а потом совсем выключить телевизор.

– Почему ты больше не хочешь быть менеджером Фи? И почему она так расстроена?

Я со вздохом сажусь на кровать. Вот бы кто-нибудь написал такую книжку для родителей, где для всего были бы подходящие объяснения с уместными аналогиями!

Если я скажу, что мои отношения с Фи как еда, которой можно облопаться, или развлечение, которое может надоесть, получится грубо. Обшарив все уголки своего мозга, но так и не найдя удачного сравнения, я решаю сказать как есть. Надеюсь, девочка поймет.

– Потому что я люблю ее, Хейз. Я хочу, чтобы она жила с нами и чтобы мы трое стали друг другу еще ближе. Надолго. А если ты чем-то дорожишь и надеешься, что оно навсегда сохранит для тебя особенную ценность, то это надо беречь: не трепать, не растягивать, не таскать везде за собой. Я отстраняюсь не потому, что разлюбил. Как раз наоборот.

Хейзл обдумывает мои слова.

– А Фи точно понимает это? По-моему, ты ей недостаточно хорошо объяснил. Она постоянно к нам приходит, все делает вместе с нами, веселит нас, заставляет меня пробовать что-то новое. И тебя тоже. Если ты больше не хочешь помогать ей в работе, значит, надо как-то по-другому сделать так, чтобы она почувствовала. Чувство – главное в искусстве.

– Чего-чего? – морщусь я.

– Мы с Фи всегда повторяем это перед танцами: «Я не слышу, зато вижу. Чувство – главное в искусстве». А еще она говорит: «Ты знаешь то, чего другие не знают. Иди и покажи им». Вот и ты покажи ей. Постарайся. Если она не поймет, тогда это уже ее проблема. Но ты должен попробовать, папа.

Я моргаю, пораженный эмоциональной развитостью своей десятилетней дочери. Может быть, если бы мы, взрослые, почаще обращались за советом к детям, мы бы меньше лажали? Может, тогда все стало бы яснее и проще?

В знак согласия я жму Хейзл руку.

Глава 35

«Смех – кратчайший путь от человека к человеку».

Виктор Борге

Через месяц

Фарли

Взглянув на мой пропуск, служитель поднимает шлагбаум, и мы с Мариссой въезжаем в гараж. Сегодня премьера нашего гастрольного шоу «Слякоть», но, поскольку мы пока еще дома, в Лос-Анджелесе, я решила не делать из этого особенно большого события.

– Ты точно не хочешь его позвать? – спрашивает Мисс, наверное, в сотый раз.

– Точно, Марисса, – смеюсь я.

У нас с Майером все хорошо и с каждым днем становится еще лучше. С его решением я почти смирилась. Конечно, я бы предпочла, чтобы он посоветовался со мной, прежде чем делать такой важный шаг. Тем не менее он по-прежнему моя опора, моя поддержка. Что же касается уверенности в себе, то нельзя, чтобы кто-нибудь обрел ее за тебя. Хотя в самом начале мне нужна была помощь, есть вещи, которые человек должен делать сам.

Формально мы с Майером не живем вместе, но я остаюсь у него на ночь все чаще и чаще. Остаюсь, потому что с ним и Хейзл я чувствую себя дома.

Я люблю их мелькающие руки, их добродушные шутки, их привычку накручивать прядь волос на палец во время чтения, наши уютные вечера на диване и интересные путешествия по выходным. Такое ощущение, что мы уже построили совместную жизнь и едем, как по дороге, к новым открытиям.

Кстати, дома Майер часто надевает очки.

После удивительно дождливой зимы (именно такая и была нам нужна после засушливого лета) из луковиц, которые мы посадили, выросли тюльпаны. Жимолость тоже зацвела и чудесно пахнет…

Почему я не попросила Майера прийти на сегодняшний концерт? Может, дело в гордости. А может, я просто хочу содрать пластырь и убедиться, что