были предписания, запрещавшие подобные злоупотребления. Соблюдаются ли они—другой вопрос; сомнительно также, желает ли само правительство, чтобы точное соблюдение этих предписаний отягощало бюджет строительного департамента. Судьба этих постановлений та же, что и всех других распоряжений правительства, столь же человеколюбивых, но лишь на бумаге.

Дело в том, что в Рангкас-Бетунге предстояло возведение целого ряда новых построек, и инженеры, которым поручено было составить смету, запросили, разумеется, сведения о местных ценах на материалы и о том, как высока там заработная плата. Хавелаар поручил контролеру тщательно собрать все данные и указать действительные цены, не считаясь с тем, как бывало раньше. Фербрюгге поручение выполнил, и оказалось, что цены не сходятся с теми, которые существовали несколько лет назад. Запрос и касался причины этой разницы, и Фербрюгге положение казалось трудным. Хавелаар, который отлично знал подоплеку этого как будто простого дела, ответил, что он сообщит ему свои соображения по этому поводу в письменном виде. И среди бумаг, имеющихся в моем распоряжении, есть копия письма, которое, по-видимому, явилось следствием этого разговора.

Пусть не жалуется читатель, что я занимаю его внимание корреспонденцией относительно цен на деревянные сооружения, до которых ему как будто нет никакого дела. Я прошу его не упускать из виду, что речь, собственно, идет о совершенно другом, а именно: о ведении государственного хозяйства в Нидерландской Индии. Письмо, приводимое мною, не только бросает свет на искусственный оптимизм, о котором я говорил, но в то же время рисует трудности, с которыми приходилось бороться такому человеку, как Хавелаар, — человеку, желавшему прямо и не косясь по сторонам идти своим путем.

«№ 114. Рангкас-Бетунг, 15 марта 1856.

Господину контролеру Лебака.

Отсылая вам письмо директора общественных работ от 16 февраля с. г. за № 271/354, я просил вас ответить на сделанные запросы, посоветовавшись с регентом и приняв во внимание содержание моего отношения от 5-го сего месяца за № 97. В этом отношении приводились общие указания относительно правильного и справедливого способа назначения цен на материалы, поставляемые населением для правительства и за его счет.

Согласно вашему отношению от 8-го сего месяца за № 6, вы выполнили мое поручение, и, по-видимому, вполне добросовестно, вследствие чего я, полагаясь на знание местных условий как ваше, так и регента, сообщил представленные вами сведения резиденту.

На это последовало письмо резидента от 11-го сего месяца за № 326, в котором запрашивается о причинах различия между ценами, указанными мною, и теми, которые показаны были за более ранние годы — 1853 и 1854—при постройке тюрьмы.

Я, естественно, передал это письмо вам и устно поручил вам подкрепить доказательствами данные вами сведения, что никак не должно было вас затруднить, так как вы могли сослаться на предписание, данное вам мною в письме от 5-го сего месяца, о котором мы неоднократно говорили лично.

До сих пор все было просто и ясно.

Но вчера вы явились ко мне с пересланным вам письмом резидента и повели речь о том, насколько трудно выполнить его требование. Я опять отмечаю, что вами владеет какой-то страх называть некоторые вещи своими именами, — то, на что я уже не раз обращал ваше внимание, и, между прочим, совсем еще недавно, в присутствии резидента; то, что я называю, для краткости, половинчатостью и против чего я вас неоднократно дружески предостерегал.

Половинчатость ни к чему не приводит. Наполовину хорошо — значит нехорошо. Наполовину верно — значит неверно.

За полное жалованье, за полный чин, после принятия недвусмысленной и полной присяги, надо исполнять свой долг полностью.

Если требуется некоторое мужество для его исполнения, надо обладать этим мужеством.

Я, со своей стороны, вряд ли осмелился бы не найти в себе такого мужества, ибо, не говоря уже о недовольстве самим собою, которое является следствием вялости и пренебрежения своим долгом, поиски удобных окольных путей и стремление повсюду и всегда избегать столкновений, стремление все «улаживать» приносят больше забот и даже больше опасений, чем их можно встретить на прямом пути.

При обсуждении одного очень важного вопроса, который в настоящее время занимает правительство, вы, с моего молчаливого согласия, сохранили полный «нейтралитет» и не высказали своего мнения, как того требовал от вас долг службы. Я ограничился лишь тем, что раз или два, и в шутливой форме, поставил вам это на вид.

Недавно, например, ко мне поступил ваш отчет о причинах нищеты и голода среди населения. Я написал на нем: «Все это, может быть, правда, но не вся правда и даже не самая главная; основные причины лежат глубже».

Вы тогда со мною вполне согласились, но я не воспользовался моим правом потребовать, чтобы вы тут же назвали мне главную правду.

У меня было много оснований к такой снисходительности. Я считал, что несправедливо требовать от вас того, что многие другие, будь они на вашем месте, не могли бы сделать, а именно: немедленного отказа от привычной сдержанности и робости, в которой виноваты не столько вы, сколько ваши прежние начальники. Я хотел, наконец, подать вам сначала пример, который убедил бы вас, насколько проще и легче исполнять свой долг полностью, а не наполовину.

Но теперь, когда я имею честь снова обратиться к вам как к подчиненному, и после того, как я неоднократно давал вам возможность ознакомиться с теми принципами, которые, я надеюсь, в конце концов победят, — теперь я желал бы, чтобы вы их приняли, чтобы вы нашли в себе ту имеющуюся в вас, но долго остававшуюся без употребления силу, которая, по-видимому, нужна, чтобы всегда по чистой совести прямо говорить то, что есть, и чтобы вы окончательно освободились от неподобающего мужчине страха перед смелым подходом к вещам.

Поэтому я ожидаю от вас прямого и полного изложения того, что, по-вашему, является причиной различия между теперешним уровнем цен и уровнем 1853—1854 годов.

Я твердо надеюсь, что ни одну фразу моего письма вы не воспримете как желание вас оскорбить. Я надеюсь, что вы меня достаточно узнали, чтобы понять, что я говорю не больше и не меньше того, что думаю. Сверх того, я заверяю вас, что мои замечания относятся не столько к вам, сколько к той школе, в которой вы, как индийский чиновник, были воспитаны.