взгляд на Мартина Бека. – В таком случае вынужден предупредить вас, что я вовсе не банк, оплачивающий чужие долги.

По-видимому, нужно выражаться осторожнее и не забывать, что имеешь дело с журналистом, подумал Мартин Бек.

– Ну что вы, вовсе нет, – заверил он Молина.

– Так что же вам нужно от Альфа?

– Мы с Альфом знакомы уже довольно давно. Мы вместе были… Когда-то мы вместе работали. И вот несколько недель назад я случайно встретил его и он обещал, что поможет мне найти место, однако с тех пор так и не дал о себе знать. Он очень хорошо отзывался о вас, поэтому я подумал, что вы, вероятно, знаете, где я мог бы найти его.

Немного устав от этого ораторского пассажа, Мартин Бек склонился над своим «особым». Молин последовал его примеру.

– Черт побери! Так ты, значит, старый коллега Альфа! Вот оно что! А я уж было начал ломать себе голову. Наверное, он все еще в Венгрии. В городе его точно нет. Он бы показался здесь.

– В Венгрии? А что он там делает?

– Поехал туда в командировку от своего журнала. Но ему уже, собственно, следовало бы вернуться. Он говорил, что едет дня на три, не больше.

– Ты с ним разговаривал перед отъездом?

– Да. Накануне вечером. Мы целый день просидели здесь, а вечером заглянули еще в парочку заведений.

– Вдвоем?

– С нами были и другие, но я уже точно не помню, кто именно. Думаю, Пелле Кронквист и Стикан Лунд, эти двое наверняка. Мы здорово надрались. Да, Оке и Пиа тоже были с нами. Знаешь Оке?

Мартин Бек подумал, что этот разговор совершенно ничего ему не дает.

– Оке… Оке… не знаю. Какой Оке?

– Оке Гуннарссон, – сказал Молин и повернулся к столику, за которым сидел раньше. Двое из его бывших соседей по столу воспользовались удобным случаем и исчезли. Теперь там остались только двое, оба сидели молча, каждый со своим пивом.

– Он сидит вон там, напротив, – сказал Молин. – Вон тот, с бородой и усами.

Один из компаньонов с усами и бородой ушел, так что не оставалось сомнений в том, кто из них Гуннарссон. Он выглядел вполне приятно.

– Нет, – сказал Мартин Бек. – По-моему, я его не знаю. Где он работает?

Молин назвал какой-то журнал, о котором Мартин Бек никогда в жизни не слышал, но, по-видимому, этот журнал имел какое-то отношение к автолюбителям.

– Оке – парень что надо. Помню, он в тот вечер тоже порядочно надрался. Но вообще-то он редко напивается, знает меру.

– И с тех пор ты больше уже не видел Альфа?

– Черт возьми, это самый настоящий допрос. Кстати, случайно, не хочешь спросить, как я себя чувствую?

– Естественно. Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно. Отвратительное похмелье. Нечистая совесть.

Полное лицо Молина нахмурилось. Он влил в себя одним глотком остаток из своего «особого» бокала, словно хотел покончить со всеми остатками радости на этом свете. Потом вытащил из кармана платок и с хмурым видом тщательно вытер усы, потому что на них остались клочья пены.

– Для усатых им следовало бы завести специальные бокалы, – пробурчал он. – Вот оно, нынешнее обслуживание, человека в упор не видят. – Через минуту он добавил: – Нет, с тех пор как Альф уехал, я его не видел. Помню, как в последний вечер он лил виски с содовой на одну красотку в «Оперном погребке»[54]. Ну а утром он уехал в Будапешт, бедняжка. Это не шутки, сидеть в самолете и тащиться через пол-Европы, когда у тебя похмелье. Может, ему хоть чуточку повезло и он не летел в самолете авиакомпании SAS[55].

– И с тех пор он не давал о себе знать?

– Мы не имеем привычки писать письма, когда делаем репортаж, – с достоинством ответил Молин. – А ты, собственно, чем занимаешься, где ты работаешь? В Вестнике детских садиков? Ну так как, выпьем еще по одному особому?

Спустя полчаса и после двух «особых» Мартину Беку удалось вырваться от герра редактора Молина, но перед этим ему пришлось одолжить тому десять крон. Уходя, он услышал за спиной голос:

– Душенька, иди-ка сюда! Принеси мне еще один особый.

5

Турбовинтовой «Ил-18», принадлежащий Чехословацким авиалиниям, круто взмыл вверх над Копенгагеном, островом Сальтхольм и серебристым Эресунном.

Мартин Бек сидел у иллюминатора и видел внизу остров Вен с холмиками, церковью и миниатюрным портом. До того как самолет повернул на юг, он еще успел заметить, как мимо мола проплывает буксир.

Он любил путешествовать, но на этот раз радость от путешествия совершенно заглушило раздражение из-за сорвавшегося отпуска. К тому же его жена, очевидно, не понимала, что, в общем-то, выбора у него не было. Он позвонил ей позавчера вечером и попытался объяснить это, однако попытка оказалась не очень удачной.

– Тебе совершенно безразличны дети и я, – заявила она и тут же добавила: – Наверное, есть и другие полицейские кроме тебя, разве не так? Почему все должен делать только ты?

Он пытался убедить ее, что предпочел бы оказаться на островке, однако она вела себя совершенно неразумно. Кроме того, несколько раз она продемонстрировала, что ей не хватает элементарной логики.

– Значит, ты едешь развлекаться в Будапешт, а я с детьми буду торчать в одиночестве на этом острове?

– Я еду не развлекаться.

– Ах, прошу тебя, прекрати!

В конце концов она с грохотом швырнула трубку, оборвав его на полуфразе. Он знал, что она постепенно успокоится, но не решился позвонить еще раз.

Теперь он находился на высоте пять тысяч метров. Он откинул спинку кресла назад, закурил, и мысли об островке и семье начали медленно падать на дно его сознания.

Пока они ждали в Шёнефельде[56], он выпил пива в зале для транзитных пассажиров. Обратил внимание, что пиво называется «Радебергер». Пиво оказалось прекрасным, но он подумал, что вряд ли ему удастся запомнить это название. Официант развлекал его берлинским произношением. Мартин Бек плохо понимал официанта и удрученно думал о том, как это будет выглядеть в Будапеште.

В проволочной корзинке у двери лежали какие-то брошюрки на немецком языке. Он наугад вытащил одну из них, чтобы ему было что почитать во время ожидания. Кроме того, он чувствовал, что ему нужно освежить немецкий.

Брошюрку издал союз журналистов, и она рассказывала о концерне Шпрингера, одном из самых больших издательств газет и журналов в Западной Германии, и о его шефе Акселе Шпрингере, который когда-то писал для Геббельса. В брошюрке приводились примеры фашистской и агрессивной политики издательства, а также имена ведущих сотрудников