придать себе вид оскорбленной и гордой добродетели. — Но должно же быть в вашем сердце что-то святое! Вы позволите вашей личной подстилке и дальше творить кровавые злодеяния? А пострадавших от ее рук будете травить и сажать в подземелье, чтобы никто не узнал о ее делишках?! И меня посадите?!

— Посажу, — хладнокровно ответил Кристиан. — Если ваша дочь признается, что это вы ее надоумили так поступить.

— Она мстила за!..

— За что? За поджог? — усмехнулся Кристиан. — Когда пришла весть о пожаре в вашем доме, когда вы лежали, обожженная, Эрика была со мной.

— Что?! — выдохнула старуха, потрясенная. Весь ее спектакль рушился как карточный домик.

— Я говорю — достаточно лжи! Эрика была со мной! — повторил Кристиан. — Вот поэтому я смеюсь. И не верю ни единому вашему слову.

— Вы лжете! Это вы лжете и защищаете ее! Вы думаете, я вас побоюсь? Я найду управу и на вас! Вас накажут за лжесвидетельствование! — снова завелась старуха, но Кристиан прервал ее речь одним только жестом.

— Кроме меня, есть еще немало свидетелей, — его слова, словно каменная плита, прихлопнули старуху. — Эрика была у пациента. Лечила его. Когда пожар у вас начался, она как раз чистила раны одному моему другу. Поэтому она никак не могла устроить пожар у вас дома.

С минуту старуха гневно смотрела в глаза Кристиана. И эта молчаливая дуэль была страшнее, чем настоящий поединок. Ведь старуха снимала свою маску и принимала то обличье, что было ее настоящим лицом.

— Ну вот, — весело сказал Кристиан. — Вижу, слезы подсохли на ваших глазах. И оскорбленной добродетелью больше нет нужды прикидываться?

— Дерзкий мальчишка! — выдохнула мадам Эванс. — Вы горько пожалеете о своей дерзости!

— О! Это угроза?

— Да я костьми лягу, — сквозь зубы выдохнула старуха. — Но ваше веселье я прекращу…

— Всегда было интересно, — продолжил Кристиан, неторопливо поднимаясь с места и обходя свой стол, — как существа, подобные вам, могут испытывать какую-то привязанность к своим детям? Дочерям? Хоть к кому-нибудь?

— Это мои самые преданные слуги, — честно ответила старуха. — У них не хватит ума предать меня.

— Понятно, — так же весело ответил Кристиан. — Голый расчет. А, кстати. Что там было у вас в вашем прошлом?

Мадам Эванс вскрикнула, обнаружив, что молодой герцог стоит прямо напротив нее. И своим синим взглядом смотрит в ее глаза, отчего она не может ни пошевелиться, ни отвести глаз.

— Не смейте! — просипела она, сопротивляясь изо всех сил.

Но герцог был неумолим.

— Простите, но мне всегда было любопытно, — ответил он равнодушно.

Старуха отчаянно заверещала. Как стыдливая девица, с которой негодяи снимают одежду, слой за слоем.

Да только эта одежда снималась с ее души. И вместо девичьих прелестей Кристиан видел страшные уродства.

Увидел он и отравление отца Эрики. И отвратительного Юджина, которого мадам Эванс вталкивала в спальню к невинной девушке, давясь хохотом.

Увидел и незадачливого первого мужа мадам Эванс, который упал со взбрыкнувшей ни с чего лошади — и нежную ручку молодой жены, поспешно прячущей колючку под седлом…

Рождение детей в воспоминаниях старухи было сродни какому-то темному ритуалу. Дело ужасное трудное, кровавое. Но при этом она приобретала адептов своей темной веры в зло.

И на самом дне, куда магия привела Кристиана, словно опытного ныряльщика на дно подводной пещеры, герцог увидел пожар.

Услышал крики гибнущих в огне детей и смех поджегшей их совсем молодой девушки…

— Боюсь, я знаю, кто вас поджег, — медленно, словно в полусне, проговорил Кристиан, отшатнувшись от старухи. В его глазах все еще отражались языки пламени. — Да вы и сами знаете, не так ли? Вашей смелостью можно восхититься. Действительно. Ваши братья ведь не люди. Они не пойдут жаловаться власть имущим. Они вернутся за вами снова.

Старуха вдруг усмехнулась, жутко и плотоядно.

— Так пусть попробуют поймать меня! — ответила она, и тут же превратилась в черную неряшливую птицу.

Кристиан метнулся к окну и захлопнул раму перед ее клювом.

Но птица Эванс была не менее безумна, чем человек.

Сделав круг под потолком, она изо всех сил ударилась в окно, и ее клюв разбил стекло на длинные и острые осколки.

Она вылетела прочь из комнаты и умчалась, издевательски каркая.

***

Я, разумеется, об этой встрече не знала.

И не узнала бы никогда.

Кристиан не хотел меня беспокоить и пугать. Его люди наводнили мой дом и сад, за мной присматривали. И, наверное, среди этих людей были не только рабочие и садовники…

Платье, что шила мне Ивонна, было почти готово.

Она устроила примерку перед самым праздником, и я только руками всплеснула, увидев себя в нем.

Свежий зеленый цвет очень шел мне, выгодно оттенял цвет лица и волосы. Я, кажется, стала намного ярче и как будто бы юнее в нем.

Украшения с изумрудами, которое подарил мне ушедший навсегда призрак, очень подходило и к этому наряду, и мне к лицу было. Глаза словно блестели ярче, волосы выглядели красивее.

Ивонна не стала приставать ко мне с расспросами. Она довольствовалась моими словами, что я нашла футляр с украшениями в другом крыле здания, когда вносили мебель и убирали повсюду.

— Видно, оставили нечаянно, когда уезжали, — проворчала она. — Да, тогда покидали дом в страшной спешке. Мадам Эванс была избита и еле дышала, хозяин был в отчаянии и в панике. Могли бросить все, что угодно… Как хорошо, что эти изысканные вещицы вас дождались! Словно для вас и были созданы, госпожа. В них и к людям не стыдно выйти. Вы будете самой красивой невестой на этом празднике!

— Будут и еще невесты? — удивилась я.

— Конечно, — уверенно подтвердила Ивонна. — Мало кто хочет упустить такой шанс обручиться на таком большом празднике! А ну-ка, повернитесь! Я поправлю юбку!

Корсаж ловко обтягивал мою талию и грудь. Выкроенная по последнему слову моды юбка, насборенная и украшенная кружевами подчеркивала длину моих ног.

— У тебя золотые руки, Ивонна! — ахала я, вертясь у зеркала, как совсем юная и глупая девчонка, предвкушающая первый в своей жизни бал.

Ивонна что-то промычала неодобрительно.

У нее был полон рот булавок, высказать свое негодование она не могла. Но я поняла ее и замерла, пока она скалывала булавками платье до нужной длины.