Жорка осторожно выглянул из-за стойки и осмотрелся.

На набережной было не очень-то многолюдно, но среди двадцати-тридцати человек вполне мог оказаться тот, кого следует опасаться. Жорка нашел газету, завернул в нее журнал и спрятал его в картонную коробку от банок с кока-колой.

Но от этого волнение меньше не стало, пот все еще прошибал Жорку. Ему казалось, будто картонный ящик сделан из стекла и сквозь него просвечивается чертов журнал. Если раньше Жорку не интересовало, залезет ктонибудь ночью к нему в бар или нет, то теперь ему казалось, что стоит отойти метров на пятьдесят, как непременно сюда влезут грабители.

— Нет, нет, нет, — приговаривал он, вытаскивая журнал и думая, куда бы его получше спрятать, — надо его унести отсюда.

Самое странное, что простая мысль — взять и уничтожить журнал, сжечь его, выбросить — Жорке в голову так и не пришла. Его руки словно приросли к журналу, и он думал лишь о том, как бы ненадежнее его спрятать. Самым надежным местом ему представлялась собственная квартира: железные двери, решетки на окнах, хотя и жил он на втором этаже.

Жорка втянул живот, вытащил рубашку, заправленную в брюки, и сунул журнал за брючный ремень. Ощутил кожей прохладу глянцевой обложки, которая холодила даже сквозь газету. Минут пять ушло на то, чтобы опустить железные роллеты, и Жорка, обмирая от страха, двинулся по набережной.

«Звонить ментам или нет?» — подумал бармен и обернулся.

За ним метрах в десяти шла парочка, чуть подальше он заприметил одинокого мужчину — длинный плащ, руки в карманах. На мгновение их взгляды встретились, и Жорка втянул голову в плечи. В чужом кармане ему почудился смертоносный пистолет.

Ему захотелось тут же сорваться с места и бежать сломя голову до самого метро. Но он пересилил страх и пошел медленным шагом. Журнал предательски похрустывал, и бармену казалось, что все вокруг слышат этот хруст.

Но страх, который он испытывал на набережной, был ничто по сравнению с тем, который возник в его душе, лишь только Жорка свернул на узкую улицу, где горели тусклые фонари. Надобности в них особой не было, поскольку ночь была светлая. Но вот звуки Жоркиных шагов!

Они, как показалось бармену, заполнили всю улицу. Отражались от стен, дробились, множились, словно не он один шагал по тротуару, а еще дюжина людей. «Нервы расшалились. Приду домой, выпью водки», — подумал бармен. хотя обычно не пил.

В конце концов он добрался до дома. На крыльце подъезда его сердце учащенно забилось то ли от радости. то ли от страха, Жорка об этом особенно не задумывался.

Он вошел в темный подъезд, пропахший какой-то дрянью, плесенью, бензином, блевотиной. «Как в туалете», — подумал Жорка и бегом бросился наверх, перескакивая ступеньки. К перилам он в темноте прикасаться боялся.

Он уже вытащил связку ключей, уже сунул ключ в верхний замок, открыл его. А когда сунул ключ в нижний замок и собирался повернуть его, то услышал дыхание и почувствовал, как в спину уперлось что-то твердое. Он обомлел.

— Открывай! — прошептал мужской голос прямо в ухо.

Он повернул ключ, язык словно прирос к небу. Его буквально втолкнули в квартиру.

— Зажги свет! — слышал он все тот же тихий шепот.

Жорка нажал на кнопку выключателя. Дверь за спиной почти бесшумно захлопнулась.

— Без глупостей! — сказал мужчина. Жорка хотел обернуться, ему это позволили сделать. Перед ним стояли двое. Один был в светлом длинном плаще и берете, второй — в кожанке.

— Ты Софроновский? — спросил мужчина в плаще.

— Я, — признался Жорка.

— Ты бармен?

— Я.

— Нам с тобой поговорить надо.

— Кто вы? — спросил Жорка.

— Тебе дело? — этот ответ был более красноречивым, чем если бы ему предъявили паспорт, удостоверение или другие документы. — Будешь много знать, будешь очень мертвый. А если не будешь болтать, то будешь живым, — мужчина в кожанке рассмеялся, причем беззлобно и безобидно, как-то даже по-детски. В его руке был пистолет, большой, массивный, тяжелый.

Мужчина в плаще быстро обыскал Жорку, втолкнул в гостиную и приказал:

— Сядь и сиди. И слушай. Я буду задавать вопросы, а ты станешь отвечать. Если мне твои ответы не будут нравиться, у тебя возникнут проблемы.

— Что вам надо? — спросил бармен.

— Что у тебя спрашивали менты? Что ты видел?

— Где? Когда?

— Дураком прикидываешься? — сказал тот, у которого в руке поблескивал пистолет. Я не мент, церемониться с тобой не стану.

— Я.., я вам все скажу! — эти слова сами вырвались из горла, как птица вырывается из открытой клетки. — Все скажу, только не убивайте!

Вид у этих двоих был грозный, да и мысли о смерти сделали свое дело. Жорка сдался, причем мгновенно потерял контроль над своими мыслями. И если бы его сейчас заставили подписать какую-нибудь бумагу, он не задумываясь поставил бы закорючку в правом нижнем углу листа и даже не спросил бы, что он подписывает и зачем. Если бы даже это был смертный приговор, Жорка не поинтересовался бы содержанием и не стал бы уточнять, когда приговор собираются привести в исполнение.

— Вот, здесь, все.., все! — развернув газету, Жорка вытащил журнал.

— Что здесь? — спросил мужчина в белом плаще.

— Здесь та баба. Все думают, что она англичанка, а она никакая не англичанка. Она Ершова, русская, что ни на есть самая настоящая русская. Из Москвы, фотограф.., вот, здесь все написано.

— Какая баба? — мужчина в кожанке навел на Жорку пистолет, и тому показалось, что толстый указательный палец сейчас нажмет на спусковой крючок и пуля войдет прямо в лоб, и на этом все закончится.

— Что, вы не знаете? Я же говорил ментам, говорил…

И тем, которые из генпрокуратуры, и тем, которые из ФСБ, и тем, которые из уголовки, и тем, которые занимаются организованной преступностью, что была баба, а потом она исчезла, как улетучилась. Она фотографировала. Понимаете, она фотограф.

Мужчина в белом плаще взял журнал и принялся рассматривать разворот.

— Менты это знают?

— Нет, нет, они ничего не знают! Я только сегодня случайно журнал нашел. Они даже не знают, как ее зовут, я только вам это рассказал и больше никому.

Бармен никак не мог понять, чеченец перед ним или азерб.

— — Точно больше никому? — спросил мужчина в кожанке, продолжая улыбаться беззлобно и по-детски.

— Да-да, только вам, больше никому не говорил! Да мне и некому было рассказать, я только вечером журнальчик нашел. Вы мне ничего не сделаете, правда? Заберите журнал, берите его себе. Я никому ничего не скажу, буду молчать, как рыба!