же — вперед и налево, на ход набирающему скорость Зиньковскому. На него все свалились, ожидая снова, что мы будем кучу-малу устраивать и всякие стеночки. А он просто, как учили — на скорости до линии ворот, оттуда не глядя — назад в сторону и до точки пенальти. Оттуда — пас Арсену, несущемуся параллельным курсом…

Бац!

Растопырился Игорек Полозенков в воротах, вскинул гиббоньи руки…

Но не рассчитал, мяч чиркнул по его бедру и затрепыхался в сетке.

Три-ноль! Арсен красавчик!

Дальше — тык-мык, тренировка вратарей, квадраты и треугольники.

Я и не заметил, как пролетело время и прозвучал финальный свисток.

Все. Выиграли. Кому ура? Нам ура! Ну и Карпина качнули — положено же тренеру уважуху и прочий респект выказать.

А вот Валерий Кузьмич расстроился. Прохаживаясь вдоль бровки, он потирал подбородок, думал, где ошибся.

А что тут думать? Защита дохлая, Топчи с Зобниным, хотя на Романа совсем не похоже. Не спал, что ли, ночью? Или отравился чем? Ну вообще не его игра!

«Белые» поняли, в чем дело, налетели на Топчи и давай клевать Руслана. Ну не Зобнина же прессовать, он — товарищ авторитетный. А ноунейма обидеть каждый может. Зато третий защ, белобрысый улыбчивый Евгеньев, который один работал хорошо, наслаждался минутой своего триумфа.

Непомнящий покачал головой, свистнул и велел прекратить безобразие, жестом подозвал к себе Сэма и Кокорина, потирающего ушибленный голеностоп, и принялся объяснять, что они — команда, и так себя вести нельзя.

— … но ты-то, Саша!.. — донеслось до моего слуха.

Оба наверняка заработали жирные минусы в личное дело, и их шансы попасть в сборную уменьшились. Как и шансы Топчи. Зобнину его оплошность, может, и простят, молодому выскочке — вряд ли.

Потому расстроенный Руслан Топчи приплелся обедать к нам. Грузно опустился на стул. Протер глаза.

— Как сыграли? — первым делом спросил я у Микроба.

— Красная армия всех сильней, — самодовольно улыбнулся он. — Три — ноль в нашу пользу, я забил гол! Такой гол был, м-м-м! Шикарная крученка. Жаль, вы не видели. Ну а сами как?

— Три — ноль. — Я щелкнул Сэма по лбу, тот скривился. — Ты бы видел, как мужики отжигали! Сэм чуть с Кокошей не подрался. Самат, что ж ты, как маленький, а?

Сэм понимал, что накосячил, сопел, как свернувшийся ёж, жевал губами.

— Ну а ты, Руслан, бухал, что ли, всю ночь, или вы по Сопоту с Ромой лазали?

Топчи махнул рукой.

— Хватит, а? И так Кузьмич весь мозг вынул, и парни смотрят волком. А я виноват, что ли? Сил нет вообще. Ну нет, и все, но я спал, и ел, и ничего не употреблял, даже матерных слов. Вот что за фигня, а?

— Акклиматизация? — предположил Микроб. — Другой климатический пояс. У нас снег валит, а тут прям весна, травка зеленая, птицы поют.

— Так я ж из Крыма, у нас так же.

Мне подумалось, что раз организм Руслана так реагирует на смену климата, его в сборную не возьмут.

— Так Зобнин тоже того самого, — буркнул Сэм. — Этого… поноса у тебя не было?

— Ага, — кивнул Микроб, — как будто вы съели что-то не то. Вспоминай, что вы ели странное.

— То же, что и все, — развел руками Руслан, зевнул и принялся ковырять суп-пюре.

Ел он сперва без аппетита, словно ему было трудно даже держать ложку, но вскоре заработал рукой быстрее, порозовел, запавшие глаза открылись. Он притянул тарелку с отбивной и принялся кромсать ее ножом.

Вспомнилось, как в десять лет я нашел в квартире подыхающего шмеля, решил, что он голодный, и ткнул его голову в каплю клубничного варенья. Секунд десять шмель лежал неподвижно, потом в варенье ткнулся черный хоботок, и на его конце появился розовый язычок! Шмель буквально лакал варенье, и, насыщаясь, все резвее шевелился. Заправившись, он зажужжал, будто сопла продувая, и улетел в распахнутое окно.

— А ты вообще завтракал? — поинтересовался я. — Такое впечатление, что ты был голодный.

Мы с Микробом переглянулись. Видно было: Федор хочет что-то сказать, но тет-а-тет, аж подрывает его. Я и сам догадался почему. Когда мы включали способности и запал кончался, мы теряли силы, а потом дико хотелось жрать, и Микроб всегда носил с собой шоколадный батончик.

Неужели и Руслан одаренный? Молчит, как партизан. Ночью, наверное, упражнялся и не восстановился.

Стоп! Я прислушался к желаниям Топчи: быть сильным и больше не тупить. Ага. Значит, это мой одаренный, тех, что создал Горский, я не слышу. И он так же нестабилен, как мы.

Может, и так. Есть только одно «но» — Рома Зобнин так же лишился сил, но ему больше тридцати, а дар пробуждается до двадцати трех лет.

— Не уходи, Руслан, — сказал я, доедая свою отбивную. — Переговорить надо с глазу на глаз.

— Валяй тут! — воскликнул Самат. — Мы ж в одной команде.

— Это касается только Руслана.

Насторожившись, тот уставился на меня. Промокнув рот салфеткой, я поднялся и кивнул на выход, он пошел за мной.

— Шо за таинственность?

— Ты в последние дни ничего странного за собой не замечал? — спросил я, включая «эмпатию».

Сбившись с шага, Топчи принялся мысленно перебирать все, что с ним случилось в ближайшие дни. Он так старался, что аж вспотел, но ничего эдакого не вспомнил и помотал головой. Ни настороженности, ни страха, что его разоблачат, не было.

— Не, все как всегда. Задрых в десять, встал по будильнику. Ни с кем не ссорился. А че ты спрашиваешь?

Ну, на нет и суда нет.

— Показалось. — Я остановился, повернулся голову, встретился взглядом с Микробом и покачал головой.

— Что показалось? — чуть ли не воскликнул Топчи.

— Неважно, — отмахнулся я.

Кто-то будто специально повернул мою голову к столику, где обедал Максат Тойлыев. Парень смотрел на меня и жевал с таким усердием, словно перемалывал челюстями мои ненавистные кости. Ну достал! Обойдя столик с Акинфеевым и пожав руки ему и сидящим с ним «красным», я навис над Тойлыевым, который стал меня старательно не замечать. Зато заметил Смолов, поднялся, пожал руку, хоть мы уже здоровались.

— Какие-то проблемы? — улыбнулся он.

Я кивнул на Тойлыева.

— Да, вот, хочу узнать, за что меня Макс взглядом убивает.

Тойлыев заработал челюстями медленнее. Больше всего он хотел, чтобы меня разоблачили,