— Думал, Коровьева никому не превзойти, а ты — смог!

Усыпленный похвалой и желающий добраться до вершины Олимпа, парень топал рядом со мной, улыбаясь миру. Мы шли последними, тренеры уже были в раздевалках. Поскольку из обрывков желаний ничего выяснить не удалось, я перешел к конкретике:

— Вообще странно, что Коровьев так плохо сегодня играет, да?

Парень сбился с шага, споткнулся и ответил чужим голосом:

— У тоже меня случаются такие… гм… периоды. Ну, тупняки.

Сосредоточившись на его желаниях, я сделал вид, что мне совершенно неинтересен ответ. А хотел он одного: чтобы я не догадался про какой-то «Баклосан»!

Что за «Баклосан»? Препарат, который Евгеньев добавляет в еду конкурентов? Во дурак! Или это допинг, который принимает Роман?

— И у меня бывает, — сказал я то, что он хотел услышать. — Башка словно ватой набита, каждое движение — боль.

Мы разошлись по разным раздевалкам.

На хлопок двери обернулся Карпин и воскликнул:

— Вратарей разбор полетов не касается, да? Можно и опоздать…

Я метнулся к своему шкафчику, достал телефон и под неодобрительное молчание команды залез в Комсеть, вбил в поиске «Баклосан». Оказалось, это миорелаксант.

— Я не понял, Нерушимый! — повысил голос тренер, но я проигнорировал его, быстренько прочитал побочные эффекты: мышечная слабость, апатия… Есть!

Значит, все-таки я прав: Евгеньев устраняет конкурентов на место в национальной сборной. Вот же гаденыш!

— Валерий Георгиевич, можно на два слова? — вскинул голову я. — Срочно и важно.

Лицо Карпина вытянулось, он должен был меня отчитать, но мой тон сказал больше, чем слова, Валерий Георгиевич извинился перед командой, и мы вышли в коридор.

— Что за срочность? — спросил он с издевкой. — Стадион заминирован?

— Евгеньев добавил «Баклосан» в еду или питье Зобнина и Коровьева. Это миорелаксант, который вызывает заторможенность. Вот почему мы так круто сегодня играем. И непонятно, кому еще он его добавлял, чтобы красиво смотреться на фоне вялых защитников или нападающих.

Карпин вскинул брови, потер подбородок.

— Откуда информация? Это точно?

С одной стороны, ему хотелось, чтобы «его парни» хорошо проявились, с другой — ситуация требовала срочного вмешательства, с третьей — а вдруг я ошибся?

— У тебя есть доказательства? Это серьезное обвинение.

— Нет, — качнул головой я. — Доказательств нет. Но у «Титана» была такая врачиха, подтравливала нас. И проследите за последними играми: рядом с Евгеньевым все тупят: и Зобнин, и Коровьев, и Топчи, а он на их фоне стабилен, как ритм пульса.

Карпин кивнул.

— Надо будет у ребят кровь взять на наличие этого препарата. Интересно, противоядие есть?

Я пожал плечами.

— Это к медикам.

Карпин задумался, решая, что делать — доигрывать или поднимать тревогу.

— Вряд ли дозировка причинит серьезный вред здоровью парней. Поднимем шум — спугнем Евгеньева. Вдруг ему кто-то помогает?

— И то верно. Значит, играем.

Благодаря диверсии Евгеньева, это была одна из шикарнейших игр моей команды, ведь противник играл, считай, в меньшинстве. Закончили мы 4:0.

Довольные парни, приняв душ, побежали в столовую, а мы с Карпиным остались, переглянулись.

— Сами рискнем, или поднимем шум? — спросил я и тут же ответил: — Есть риск, что мы не найдем препарат, это была последняя доза, а упаковку он выбросил. Ну и есть ноль один процент, что я ошибся, и мы подведем парня под монастырь.

— Сами рискнем, — кивнул он. — Уж очень совпадения странные. Потому Тихонову я ничего и не сказал.

Глава 2.8

Пытка неизвестностью

В столовой мы с Валерием Георгиевичем приблизились к столику, куда усаживался Рома Евгеньев, приторно-вежливый, улыбчивый до тошноты — и как раньше не чувствовалась фальшь этой улыбки? За пазухой-то у парня — камень!

— Рома, — проговорил Карпин вроде как весело, — можно тебя на пару слов?

Евгеньев поначалу ничего не заподозрил, подумал, что его снова будут хвалить и распушил хвост.

— Конечно!

— Давай отойдем. — Я кивнул на выход.

Вот теперь он напрягся, его глазки забегали, но улыбка осталась такой же открытой и обезоруживающей.

— А что такое?

— Есть вопросы личного характера, — сказал Валерий Георгиевич. — Ничего страшного, не бойся, боец!

Роман пошел с нами, пожимая плечами — ну не упираться же рогом, не пойду, мол.

— Кто у тебя в семье медик? — спросил я на ходу.

— Никого, — ответил он.

Мы отошли от столовой к беседке для курения, и я сказал:

— Короче, давай так. Ты оказываешься от своей позиции в поле и едешь домой, твое место достается тому, кто его честно заработал, а мы никому не расскажем про препарат, который ты подсыпал или подлил парням.

Рома открыл и захлопнул рот, лицо его пошло красными пятнами. Мгновенно сориентировавшись, он заорал:

— Вы меня шантажируете! Ничего у вас не получится! Кому мне отдать место? Топчи, да? Хрена ему!

Он специально орал, чтобы все, кто проходил мимо, слышали и видели: это мы злодеи, наехали на бедного юного таланта! Больше всего в жизни он хотел, чтобы нас наказали, ведь он надежно спрятал ампулы, никто не найдет их под стелькой кроссовка.

На крик уже спешил Непомнящий — бодро так бежал, словно ему восемнадцать, а не восемьдесят.

— Ой, дурак, — покачал головой я. — Хана твоей карьере.

Сделав несчастный вид, Евгеньев шагнул к Непомнящему и пожаловался:

— Они хотят вынудить меня уехать домой! Шантажируют! Заставляют признаться в том, чего я не делал!

Валерий Кузьмич опешил, удивленно посмотрел на Карпина, на меня.

— У нас есть все основания полагать, что Роман Евгеньев добавлял какой-то препарат в еду других защитников, с которыми играл…

— Вранье! — чуть ли не плакал горе-отравитель.

— … чтобы выгодно выглядеть на их фоне, — закончил Карпин. — Если просмотрите матчи, заметите неадекватную игру Коровьева, Зобнина, Топчи и других. А если сегодня взять кровь у Коровьева и Зобнина, мы увидим, что за препарат.

— Это правда? — судя по голосу, главный тренер больше расстроился, чем разозлился.

— Нет! — воскликнул Роман.

— Можно пройти к нему в номер и поискать улики, — предложил я. — Или сам сознаешься, не будешь усугублять?

— Чистосердечное признание, говорят, сокращает срок, — поддержал меня Карпин, не уверенный, что он все делает правильно. — Идем, как раз двое понятых есть.

— Ладно!