с магазинами. Мы стояли по границе с Чечнёй, а нам выдавали четыре магазина по тридцать для автомата и восемь сорок пятых на РПК. И я совершенно не помню — брали ли в караул запасные коробки к ПКМ.

Если сутки через сутки шляться по траншеям наших фортификационных оборонительных сооружений, то в негодность придёт не только само оружие, но и патроны для него, а патроны стволы жрут только в путь, когда приходит их время. Раз в сколько-то мы садились на растеленные плащ-палатки, по рукам шли консервные банки с выработанным машинным маслом, трещала, разрываясь, ветошь и кто-то даже счастливо обладал пеналом с ёршиками и прочими ништяками для мажоров.

Большинство мажорами не являлись и пользовали чужие уведённые зубные щётки и самые обычные шомполы. Выходило зашибенско, стволы мягко щёлкали и масляно-довольно лязгали проверяемыми затворами. Оружие, все знают, любит ласку, чистку и смазку, ровно любовно-половые отношения.

Тогда же мы освобождали магазины и принимались за патрики. Проще всего опорожнить магазин в кепку или шапку, быстрее всего — вскрыть его снизу и вытащить вместе с пружиной, так оно даже умнее, ведь получится убрать грязь вообще везде. Пыль вездесуща, а грязь всепроникающа, потому за оружием, как и за патронами, стоит следить постоянно.

Цинки, прятавшие в себе шуршащие патронные пачки, всегда находили себя в обычной солдатской жизни. Они становились сковородками, утятницами, коробками для хранения всего и вся, мусорками и всем прочим, для чего подходили прямоугольные вместительные ёмкости.

Самым убойным боеприпасом, побывавшим в руках, стали четырнадцать с половиной МДЗ, ало-красные на самых своих остро-хищных носиках. Их нашлось немного, но две или три опробованных дуры заставили разом вспыхнуть парочку немаленьких деревьев на отшибе. Мы аж обалдели, наблюдая действие разлетевшихся огненных капель.

Разгрузки в части в основном водились у офицеров с разведкой, у первых порой в крайне интересных воплощениях, у вторых однотипные и не особо удобные. К середине первого полгода второй Чечни все мы, оставшиеся до лета, носили патрики именно в них, совершенно разных, порой причудливых, порой смешных, порой неудобных, но на безрыбье, как говорится…

У одного из старшин в хозяйстве имелась песочная, плотная, с толстыми швами по краями и совершенно непохожая на любые имеющиеся.

— С Афгана мне отдали, — сказал старшина, — десантная.

Наверное, так и было.

Патроны были нашими друзьями не меньше, чем стволы. Патроны носились в пачках за спиной, в магазинах прятались на боках и груди. Патроны, незаметные и крайне нужные, были рядом постоянно.

А ещё некоторые умельцы делали из них самые обычные пивные открывашки. Не знаю, правда, довозили ли их домой, или нет.

Да и какая разница, на самом деле.

Ветер с моря дул Звезду по имени Солнце

— Ветер с моря дул, ветер с моря дул…

Нормальным пацанским мафоном девяностых были обычные двухкассетники из страны с дивным именем Киталия. Некоторые делались честными и чаще всего назывались «Интернешнл», оказываясь тупо чёрно-пластиковым и едва выделяющимися кнопками.

Некоторые пытались скрывать собственное урождённое дворянство, и как шкура молодого дермантина любит прикидываться эрзацем а-ля «эко-кожа», так и произведения сингапурско-гонконгских дворовых мастерских любили звучные названия.

Все эти ваши Funaiwa, Panascanic и прочие Tojib-ы аккурат родились в эдаких гаджетоводящихся местах. И удивляться наличию эдакой бандуры в палатке второй роты не приходило в голову. А как ещё-то, если честно?

— Нагонял беду, нагонял беду…

Пухлощёкую милашку-барби с пергидролевой блондинистой головой запомнил за год-полтора перед армией. «Ветер с моря» орал из каждого утюга несколько месяцев, наконец-то сдавшись ближе к девяносто седьмому. И каким чудным образом она всплыла в нашей ротной палатке, и как было избавиться от навязчивости этой песенки — оставалось неясным.

Неизвестно, чем певческое произведение искусства формата два притопа — два прихлопа так взяло за душу наших братцев-сержантов, но взяло оно крепко. Натали включалась сразу после развода, не умолкая до самой ночи и спастись выходило только свинтив из палатки.

Оно же и правильно, если разбираться. Воздух свежий — раз, на глаза никому лишнему лишний раз не попадёшься — два, ну и, если совсем разбираться, так хотя бы не будешь слушать эту дурость, включаемую снова и снова — три:

— И сказал ты мне, и сказал ты мне…

— Пацаны, есть курить? Оставишь, Федь? Задрочил старшина, снова иди крась каптёрку…

— У меня дома «волжана», двадцать четвёртая, батёк её сам делает, движок с места — раз и полетели, чуть притопил и хоть девятину, хоть форда уделает. Дай прикурить, Закир.

— Задрочил Бес, в рот-компот, хули доёбывается, гондон, блядь, сука конченая, пиздец.

— А чего ему от тебя надо?

— Хорош маму терять, Священник, ты в армии или как? Чё не хочу, чё, бля, не хочу? Хули ты мне трёшь, охуярок? Тебе сказали иди говно в сортире лопатой убирай, иди убирай!

— Наш кэп в первую Чечню ночью уходил с ножом и приходил с отрезанными ушами на шнурке, как в «Универсальном солдате», прикинь! Кто пиздит? Слышь, за базар ответишь? Чё, блядь, слышь, сюда иди, тебе говорю, пошли выйдем, ёпта.

— Прямо напротив нас стоят два Т-72У, пацаны. Ну, как напротив? В каком-то Очко-Вартане, в душе не ебу, как правильно. Такая херня.

— Художник, ты куда собрался?

— Больше не приду, больше не приду…

Иногда накатывало и хотелось уйти, куда глаза глядят. Натали пела дальше, про морскую черепашку по имени Наташка, с очками из Китая, так вот…

Когда кассета доходила до истинно еретической версии Цоевской «звезды по имени Солнце», деваться становилось вообще некуда. Беда, прямо, знал бы Цой, знал бы… Даже если бы не про выверт Натали, а о том, сколько под переборы наших так себе балалаешников, не в так не в лад, заводилось:

— Группа крови — на рукаве

Мой порядковый номер — на рукаве

Никто и никогда не носил группу крови на рукаве. Нашивки «А(II) Rh-» нашивали поверх нагрудных карманов. Группу крови гравировали на жетонах, вписывали вместе с личными данными на бумажки «смертников» в разных карманах, или, нарушая Устав, кололи вместе с разорванным патроном и колючкой по грудаку.

Цой собирал слова своих странных песен странновато легко, как умелая мастерица плетёт бисерные феньки. Его песни, порой непонятные, порой глубокие, лаконичные и поэтичные, кажется будут с нами вечно. Мы, дети своего времени, росли с ними и слышали их постоянно, пели вживую, даже не умея петь

Двадцать пять процентов репертуара ребятишек с гитарами, котами воющих по ночам во дворах и детских садах, двадцать пять процентов точно состояли из «Кино».