— Зачем было их всех убивать? Они ведь все равно мало что соображали, — пожала плечами Настя.

— Для тех, кто задумал эту аферу, люди расценивались как лабораторный материал, — попытался объяснить генерал Рогов и добавил: — Если бы случилось землетрясение, эти ученые скорее спасали бы крыс, а не людей.

— Может, и так, — пожала плечами Настя.

— А как нам добраться до аэропорта? — спросил Балт у генерала Рогова. — Если, конечно, Настя не передумала лететь со мной.

— Нет-нет, мне тоже срочно нужно в Москву! — заявила Настя.

А генерал Рогов набрал номер на своем мобильнике и попросил забронировать сегодня на вечер три билета.

Но то, что ему ответили на том конце, повергло его в шок. Он даже переспросил:

— Как? Почему не принимает?

Отключившись, он растерянно пожал плечами:

— Москва не принимает.

— Как это «не принимает»?!

— Сначала сказали, что из-за грозы. Потом уточнили: Москва закрыта. Нет ни въезда, ни выезда, — уточнил генерал Рогов.

— Это не погодные условия. Это эпидемия, — с ужасом констатировала Настя.

Утром, когда еще было темно, доктор Николай Петрович подъехал к воротам. Дорогин, который привык подниматься рано, откликнулся на первый же его звонок в калитку.

Леночка, очевидно, тоже привыкла вставать рано, потому что, как только Николай Петрович вошел в дом, она вышла навстречу.

— Ну, как самочувствие ваше и ваших младенцев? — спросил Николай Петрович.

— Да вроде лучше. Даже не верится, что вчера Ванька был на краю смерти…

— Никогда так не говорите! Думайте о лучшем, и оно вам улыбнется.

— Да, я так и стараюсь.

— Я взгляну на них, — предложил Николай Петрович.

— Да-да, обязательно, — попросила Леночка.

— Тогда я приготовлю кофе, — сказал Дорогин.

— Мне без сахара, — предупредила Леночка.

Когда Лена с доктором вернулись за стол, в холле уже плавал горьковатый аромат крепкого, хорошо сваренного кофе.

— Все в порядке. Не волнуйтесь. Если что, здесь у соседей приходит убирать женщина из деревни. Как-то я ее подвозил. Очень честная, порядочная, верующая. Раиса Петровна. Вот ее мобильный телефон. Я предупредил, если вы позвоните, она вам поможет. Но сами на улицу не выходите и никому не открывайте. Ваши лица в каждых новостях показывают. Я-то вижу, что дети ваши, но людям не докажешь! Будьте предельно осторожны. А вам, мой дорогой, — сказал Николай Петрович, обращаясь к Дорогину, — придется нацепить усы. Мой напарник, по документам которого будем в город пробиваться, усатый. Я даже захватил усы. У меня в шкафу валялись. От каких-то новогодних розыгрышей. В Москву я вас провезу. А вот назад — не знаю… Там распоряжение вышло, что назад выпускать вроде как не будут.

— Мне бы в Москву. А назад я на своем скакуне доскачу, — улыбнулся Муму.

— Только вы долго там не сидите! Мне страшно здесь одной с двумя детьми! Да еще когда вокруг такое творится…

— Понял. Как только сделаю все свои дела, сразу еду к вам, — кивнул Муму.

Уже по дороге Николай Петрович признался, что после объявления Москвы закрытым городом ему стало страшно.

— Самое опасное — это полуправда, когда не знаешь, как на самом деле обстоят дела, сколько больных, умирают они или выживают. И вообще, из-за каких болезней закрывают город, — вздохнул доктор.

— У меня есть подозрение, что в данный момент полной информацией не владеет никто, — сказал Муму.

— Да, а ведь столько у нас всяких важных органов — и внутренние, и ГРУ, и ФСБ… Я раньше думал, зачем их столько. А теперь вижу, что мало, катастрофически мало у нас этих органов, — сказал доктор.

Подъезжая к Москве, Дорогин нацепил не только усы, но и марлевую повязку, которая закрывала лицо до самых глаз.

Блокпосты у въезда в Москву теперь стояли кордоном.

Спецназовец в камуфляже и черной маске попросил предъявить документы и предупредил:

— Документы работают только на въезд. Пока город в закрытом режиме, жить вам придется только в городе.

— Мы это поняли, — кивнул доктор.

Самое удивительное, что дежурный даже не попросил их снять марлевые повязки. Решил, наверное, что для узнавания достаточно глаз.

Проехав еще один блокпост, они наконец оказались в Москве.

Только начинало светать, и выкатывающееся из-за горизонта оранжевое солнце делало густой утренний туман похожим на апельсиновый сок. Московские улицы, обычно в это время кишащие людьми, сейчас были почти пусты. Таким теплым осенним утром хочется пощеголять без шапки, шарфика, без перчаток, в расстегнутой куртке. Но теперь редкие прохожие напоминали космонавтов — брюки, глухо застегнутые куртки с натянутыми на голову капюшонами, перчатки, высокие сапоги и обязательно марлевые повязки. Теперь белой вороной выглядел человек без повязки. Это было Дорогину с руки. Его лицо, размноженное и красующееся на всех столбах, могло привлечь внимание любого прохожего. А так усы, марлевая повязка до глаз, куртка с капюшоном делали его малоузнаваемым.

Ближе к центру почти все улицы были перекрыты санитарными кордонами. Специальные машины дежурили у каждого выхода из метро. Возле машин прохаживались люди в защитных комбинезонах и масках.

— Куда вам в Москве? — спросил Николай Петрович. — У меня есть еще полчаса времени, могу подбросить.

— Я должен оформить новый мобильник. Чтобы быть на связи. И с вами, и с Леной.

— Хорошо, я вас тогда оставлю в офисе оператора связи, а сам поеду на службу.

Но когда они подъехали к главному офису, который обычно работал круглосуточно, увидели лишь закрытые роллеты. И на окнах, и на дверях было приклеено объявление: «В связи с карантином офис временно не работает. По всем вопросам обращайтесь по телефону», и дальше был написан номер мобильного.

Муму перезвонил туда с телефона доктора, но, кроме дежурной фразы «Абонент временно недоступен», повторенной по-русски и по-английски, он ничего не добился.

Подобное объявление, только без телефона, висело и на дверях биологического факультета, где доктор высадил Дорогина. Но тут Дорогину по-настоящему повезло. Профессор Сечкин и Степан Рыбин в плотно застегнутых куртках, перчатках и марлевых повязках, что-то горячо обсуждая, поднимались по ступенькам лестницы университета.

— Здравствуйте, — приветствовал их Муму.

— Это вы! — радостно сказал Степан и, наверняка сомневаясь, помнит ли профессор, представил ему Дорогина.

— Очень приятно, очень приятно… — проговорил профессор, протягивая Дорогину свою затянутую в кожаную перчатку руку.