— Можете, даже если не верите… — по-своему истолковала его заминку Казанцева, принимаясь за резку «дикого» конского щавеля.

— Верю! — кровь бросилась в лицо Саши. — Что вы, конечно, верю…

Само предположение, что он может подозревать в коварстве, во лжи эту красивую благородную женщину… Благородную в дореволюционном, допотопном, по нынешним временам, понимании… Ему сделалось стыдно. Безосновательно, как в дни первой влюбленности: «Не может быть, чтобы Ядвига Людвиговна была испорченной женщиной!»

Уловив его блуждающую улыбку («Ослепительная была дама супруга директора…»), Мария Васильевна чуть удивлённо вскинула чёрную, точно нарисованную твёрдой рукой, бровь, но слова его приняла как комплимент:

— Спасибо. Значит, мне показалось — и слава богу, а то…

— Вам не показалось, — неожиданно для себя перебил её Саша.

Почему-то остро захотелось избавиться от сомнений. По-любому, как бы там ни вышло… Пусть окончательно, пусть наоборот, подтвердив свои сомнения в качестве обоснованных подозрений… Лишь бы не это невнятное душевное нытьё…

Он решительно сгрёб спички в фанерный коробок.

— У вас великолепная интуиция, Мария Васильевна.

— Всё-таки что-то случилось у вас с Яшей, — кивнула сама себе Мария Васильевна и, подумав, отложила нож. — Саша, лейтенант Войткевич — он штрафник и, конечно, человек… сложный, натура…

— Чёрт с ней, с его натурой! — Новик резко бросил на стол коробок, рассыпав спички, и спохватился. — Извините, я кажется, горячусь…

— Продолжайте, — с учительской благожелательностью поощрила его Мария Васильевна, словно не заметив рассыпанный коробок.

— Тут такая картина складывается, что не знаю что делать…

Картина на засаленных досках стола складывалась и впрямь довольно скверная. Пододвигая пальцем спички одну к другой, Саша словно складывал пиктограмму своих сомнений…

«Во-первых, это становится уже пошлой традицией: как только разведотряд во взаимодействии с группой Войткевича затевает операцию — непременно либо попадает в засаду, либо обнаруживается немцами в первые же минуты… И что ещё более странно!.. — Тут Новик невольно сломал спичку, превратив в клинописный вопросительный знак. — Всякий раз группа практически благополучно, почти без потерь, выходит из мешка, когда на нём уже и завязка стянута!»

— Складывается впечатление, что нас выпускают нарочно, — пробормотал лейтенант с сомнением, словно не веря и сам себе. — Почему? Не потому ли, что им выгоднее сохранить своего человека в разведотряде, чем уничтожить его… — Боясь, что она не поняла его, Саша пустился было в толкование: — Ну, чтобы и впредь иметь возможность знать о наших планах и…

— И возглавить процесс, если нет возможности его предотвратить, — закончила за него с улыбкой Мария Васильевна.

— Ну, да… — переварив, улыбнулся и лейтенант.

Но одновременно улыбка покинула лицо Марии Васильевны.

— А кроме косвенных… — спросила она, нахмурившись и даже с некоторой тревогой. — Есть ещё какие-то доказательства в пользу того, что в отряде шпион? А то…

— Я понимаю! — потрепал смоляную чёлку Новик. — А то это слишком похоже на следственную практику НКВД, когда виноват не тот, кто наступил…

«В дерьмо… — закончил он про себя, спохватившись. — А тот, кто нагадил».

— Когда за всякой аварией должен быть вредитель, — поправился он вслух. — Нет, к сожалению…

«А это уже во-вторых: на первом же допросе Стефан Толлер без обиняков заявил, что в разведотряде штаба русского флота имеется шпион абвера. Вот только кто он? Этого Толлер, судя по всему, не знал…»

— Точно, не знал, — убеждённо повторил Саша, поджигая у вытяжки лампы гнутую спичку, символизирующую сутуловатого эсэсовца. — Его боцман спрашивал… по душам, без протокола…

— Думаю, что и без переводчика… — вздохнула Мария Васильевна.

— Но и без рук, — слегка смущаясь, заверил Саша, подкуривая от гнутой спички папиросу.

— Да я верю… — насмешливо дрогнула уголком рта женщина. — С Корнеевой наружностью истового казака он и так вполне сойдёт за европейский ужас… Но почему всё-таки Войткевич? Только ли потому, что в вашем отряде все люди проверенные, а…

— Нет, конечно! — помахал почти истлевшей спичкой Новик. — Что значит, проверенный — непроверенный… Я всё-таки в НКВД служил, Мария Васильевна. Блоху можно найти и на лысой собаке…

— Ну, тогда… — задумчиво, будто решаясь на что-то, посмотрела на него Мария. — Я… как лысая собака… — она остановила ладонью его протестующее мычание. — Я должна предупредить вас, Саша, что свои подозрения вы обсуждаете с дочерью репрессированного военачальника из числа бело…

— Мария Васильевна! — выпустив папиросный дым, укоризненно протянул Новик. — Я же уже сказал…

— Тогда почему всё-таки Войткевич?

— Вот… — зачем-то оглянувшись на войлочный полог входа, полез в нагрудный карман гимнастёрки лейтенант и вынул сложенный вчетверо блокнотный листок. — Что это? — Он разгладил листок ребром ладони и пододвинул к краю стола. — Давно хотел спросить вашего совета…

«А это в-третьих: петля и снежинка на первый взгляд. Знаки, которые Войткевич оставил на картине в кабинете Бреннера».

— Похоже на рунические знаки, — после минутной паузы подняла на него встревоженный взгляд угольных зрачков Мария Васильевна и пояснила: — Это такая письменность… Вернее, не столько письменность, сколько особые сакральные символы, основанные на латинском или греческом, это до сих пор спорно, алфавите. Может, даже и наоборот — латынь от них. Но древние скандинавы и германцы пользовались ими для гадания и религиозных ритуалов.

— И что они значат? — торопливо потушив папиросу, налёг грудью на стол — придвинулся Новик.

— Не скажу точно, — виновато пожала плечами Мария Васильевна. — Интересовалась постольку поскольку, ещё в институте. По-моему, вот это… — она подчеркнула ногтем нарисованную химическим карандашом петлю с разведенными вниз концами: — Наследовать, передать, послать, оставить…

— Так много значений? — недовольно хмыкнул Новик.

— Как у предиката в иероглифическом алфавите, — кивнула Мария, увлекаясь и явно проигнорировав застойную гримасу лейтенанта. — А это может быть и древо жизни, в расширенном трансцендентном понимании, и просто дерево, тис, например, — продолжила она, отправляя за ухо седую прядку, упавшую на глаза.

— А вместе? — хрипловатым, словно спросонья, голосом спросил Новик.

— Вместе это «Почтовый дуб, 28 мая 1943-го»… — раздалось за его спиной с несколько наигранным драматизмом Мефистофеля, явившегося из сценического люка. — О руническом нарезном календаре вы не слыхали, Мария Васильевна? Кстати, в очередной раз искренне преклоняюсь перед вашей образованностью… — сбросив с плеча войлочный полог, Войткевич вошёл в землянку.