писателя Васю представят как паренька, названного в честь героя поэмы, и он поживёт какое-то время здесь, раз приехал из далекого Хабаровска в Москву, чтобы поступить в МГУ и стать журналистом. В общем, история была складная: что герой, что его создатель умели рассказывать истории, в которые верили люди.

Так Вася, изучая мир и помогая по хозяйству, остался жить на даче в Красной Пахре, пока однажды ночью не случилась беда.

*

– Мария Илларионовна, я дома.

Женщина выбежала к Василию, бледная, как смерть.

– Василий, там Сашеньке плохо. Я скорую вызвала, – помертвевшими губами пробормотала она.

Тёркин вбежал в комнату. На кровати лежал писатель, светлые глаза смотрели по сторонам и, казалось, он никого не узнавал; лицо было уставшее, он пытался сказать что-то, но язык его еле поворачивался. Жена его горько всхлипывала, держала мужа за ослабевающие руки, а он продолжал пытаться что-то сказать.

Скорая приехала лишь три часа спустя, и Тёркин на руках вынес обессиленного мужчину, погрузил в машину скорой помощи, поинтересовался, куда увезут старика, и, закрыв дом, двинулся следом за Марией и Александром.

В первую ночь Тёркин спал возле реанимации, внимательно рассматривая на людей. У каждого за дверями было невысказанное горе.

Так ждали однополчан после боя. Ждали, надеялись, вдруг вернётся, вдруг найдут врачи, была отчаянная надежда на то, что вернётся… Но не возвращались. Даже тела не всегда находили. Откуда он знал это? Если никогда не существовал на этом свете? Или же существовал?..

На вторую ночь, когда Вася уснул, какая-то медсестра принесла ему одеяло и по-матерински укутала. Марию приютили какие-то люди из редакции местной газеты, узнав о том, что сам Твардовский находится в реанимации.

Тёркин ловил себя на том, что первое живое, настоящее чувство, которое он испытывал, был страх смерти. Не своей, но своего близкого человека, своего отца, своего создателя.

На третий день к Василию и Марии вышел доктор.

– Ваш муж перенёс обширный инсульт. Ему требуется покой. Пока рано говорить о последствиях, но, буду честен, последствия могут быть какими угодно. Готовьтесь к худшему.

Не то чтобы врач обманул их тогда. Александра Трифоновича выписали домой через две недели. Он узнавал жену, дочерей и даже Васю, однако сказать ничего не мог. Худшее действительно случилось. Он потерял способность двигаться и говорить.

Всё, что оставалось в этом человеке живого, так это его глаза. Казалось, он пытался разговаривать ими. Улыбаться ими, грустить ими. Жена каждый раз, выходя из комнаты больного, не могла сдержать слёз. Василий остался вместе с ними в Красной Пахре и помогал вместо сиделки и по хозяйству.

Тёркин пытался успокоить женщину, но разве возможно успокоить человека, на глазах которого медленно угасает любимый?

– Переволновался он, Васечка. Переволновался. Всё от волнения! Ты посмотри на него, такой живой был, такой молоденький ещё, Вася! – причитала Мария Илларионовна.

Тёркин молчал. Укладывал спать Марию и возвращался к кровати своего создателя. В один из вечеров Вася поправлял одеяло и вдруг почувствовал холод рук старика. Он взял его руку в свою, и в этот момент Тёркина словно накрыло лавиной чувств, эмоций.

«Не отпускай!» – услышал в своей голове Василий чёткий приказ, отданный самим Александром Трифоновичем. Вася ещё раз посмотрел на него, и тот одобрительно моргнул.

«Я слышу вас?» – удивлённо подумал Тёркин.

«Пока держишь руку – да. Успокой ты Мариюшку, сил моих нет, больно мне от её страданий, а я… таким теперь до конца дней останусь. Жалким, Вася. Ты уж прости, что и на тебя взвалил такую ношу…» – Даже мысли у старика были виноватыми.

«Что вы. Считайте, что это лучшее, что может сделать сын для своего отца».

*

День тянулся за днём. Василий читал писателю книги и новости, они беседовали днями на пролёт… Не мог Александр перестать бороться с болезнью и уйти без боя. Чувствовал, что должен Василия ещё жизни научить.

«Я задумывал тебя как путеводный маяк, задумывал тебя как того, кто будет спасать людские жизни. Не в том смысле, что явишься им лично и спину прикроешь, но в том, что поможешь сохранить в них хоть что-то человеческое. Сохранишь надежду, веру в справедливость, в то, что добро всегда побеждает, и в то, что побеждает правда. Ты стал воплощением каждой из воинских добродетелей. Знал бы ты, сколько людей переживало за тебя. Сколько хотело встретиться. И у них появится этот шанс».

«А смогу ли?» – сомневался Василий.

«А это ты сам решай. У тебя человеческое сердце».

Василий закурил. Значит, его цель – продолжать на земле дело своего отца? Поддерживать людей, не давать им стать жестокими животными, которыми их делала война. А может, и вовсе не допустить войн.

Осенью врачи подтвердили неутешительный диагноз – рак лёгких. Дни писателя были сочтены. Василий приходил и смотрел на угасающее тело, каждый день помогал Марии обрабатывать появившиеся пролежни.

«Как мне помочь вам?» – в отчаянии думал он, сжимая леденеющие руки своего создателя.

«Знаю я, что умираю, Вася, но что уж теперь поделаешь… Не пристрелишь же ты меня, как загнанную лошадь. Я не знаю, что сказать тебе… Я бы хотел не мучить вас. Вижу же, тяжко, а скажи ты Марии, что слышишь мой голос, не поверит она тебе. Да и скажи, кто ты, не поверит тем более. Я бы попросил тебя…»

«Нет. Я не сделаю это. Я не смогу. Не вас», – предчувствуя продолжение и холодея от одной мысли об этом, отказался Василий.

«Знаю. Мне просто страшно. Что там? Может быть, после смерти мы переродимся в героев ещё чьей-то книги? Представляешь? Пожалуй, буду думать теперь так…»

«Зачем же этот автор тогда вас убивает?»

«Я же тоже пытался тебя убить, а ты вон какой живучий оказался! Автор несёт тяжёлое бремя. Он должен пережить судьбу каждого, кого создал, и разделить её в конце. Мало кто, Вася, понимает, что несёт ответственность за тех, кого создаёт. С вас будут брать пример сотни мальчишек и девчонок. Как брали пример сотни и сотни лет назад. Вы меняете людей, а творец лишь направляет вас. Не должно быть историй с открытым финалом».

«Вы правы».

*

Василий уснул прямо у кровати своего автора. Мария уехала в тот день в город за лекарствами. Проснулся Тёркин оттого, что скрипнули половицы, а часы в квартире остановили свой ход.

Василий посмотрел за окно. Тихо падал снег. Когда солдат обернулся, чтобы прислушаться к дыханию Александра Трифоновича, то ничего не услышал. Вася вскочил и принялся щупать пульс старика. Ничего.

Василий отошёл