полковник (генерал-майор китайской службы) Кудлаенко и генерал Томашевский. Кроме того, вплоть до конца 1931 г. на службе в Мукденской армии оставались русские летчики, постепенно сменявшиеся японскими и немецкими специалистами. В 1931 г. сохранялся единственный русский авиационный отряд, имевший в своем распоряжении 3 самолета, обслуживаемых 4 летчиками, 2 наблюдателями и 2 механиками [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 795].

Оставшиеся верными Чжан Цзунчану войска три дня вели бой с мукденцами, будучи зажатыми между ними и южанами в районе Шаньхайгуаня, а затем сдались в плен войскам Чан Кайши. В составе этой группы был и генерал Шильников. Раздраженные тем, что Шильников остался с Чжан Цзунчаном, Мукденские власти потребовали его исключения из рядов харбинского Офицерского союза [Там же, с. 41]. По словам Тихобразова, все русские, сдавшиеся в плен солдатам Чан Кайши, был изрядно ограблены китайцами [Балмасов, 2007, с. 291], но никто из военнослужащих не пострадал. В дальнейшем часть русских офицеров, включая генерала Мрачковского, были приняты в ряды НРА в качестве военных инструкторов.

В июле 1929 г. бывшие военнослужащие Русской Группы, оставшиеся верными Чжан Цзунчану, создали в Харбине и Шанхае Союз Шаньдунцев. Во главе харбинского отделения союза стояли полковники Сараев (бывший командир 4-го конного полка), Клюканов (временный командир 105-го полка), Соколов (командир бронепоезда) и Колесников (командир артдивизиона). Шанхайское отделение возглавил полковник Стеклов. Всего в состав Союза Шаньдунцев в Харбине входило 579 человек. Союз ставил себе целью оказание всемерной поддержки маршалу Чжан Цзунчану[344], а также материальной и духовной помощи своим членам. Памятуя о добрых отношениях Чжана к русским, члены Союза объявили о готовности по первому зову явиться в распоряжение генерала Нечаева [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 645–647], которого продолжали считать своим непосредственным начальником.

Таким образом закончилась история Русской группы войск Шаньдунской армии, через которую прошли 5–6 тыс. русских эмигрантов, большей частью из бывших военных. В ходе многочисленных военных кампаний 1924–1928 гг. более двух тысяч русских военных были убиты, несколько десятков остались инвалидами[345]. Положение инвалидов китайских военных кампаний было более тяжелым, нежели положение инвалидов Первой мировой и Гражданской войн, поскольку они не могли стать членами русских объединений военных инвалидов и претендовать на помощь, оказываемую этими организациями. В Харбине еще в 1927 г. поднимался вопрос о создании специального инвалидного дома для получивших увечья бывших «нечаевцев» [Русское слово, 1927, 26 мая], но дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Несмотря на определенные усилия представителей радикальной эмиграции превратить Русскую группу в кадровый резерв и военно-учебный центр для подготовки будущей освободительной армии, положительных результатов это не дало. Вместе с тем, участие русских военных в борьбе против китайских национально-революционных сил, тесно связанных с СССР, внесло свою лепту в развал советских планов развития революционного движения в Китае.

Глава 9. Военная эмиграция и русская молодежь в 1920-е гг

Молодое поколение русских эмигрантов стало объектом пристального внимания со стороны военных организаций в качестве преемника — продолжателя дела борьбы за освобождение России от большевизма с самого начала существования Русского зарубежья. Важную роль в вовлечении эмигрантской молодежи в антибольшевистское движение сыграл приказ № 42 генерала Врангеля от 12 декабря 1926 г. о разрешении полковым объединениям РОВС включать в свой состав молодых людей, не участвовавших в войнах. Кроме того, бывшие военные стремились защитить молодежь от вредного влияния «улицы», разлагающей эмигрантской обстановки и утраты национальных корней, особенно в крупных городах Северного и Восточного Китая, где воздействие фактора интернационализации было очень велико. В свою очередь, часть эмигрантской молодежи относилась с пиететом к героям Белого движения и тянулась к изучению военных наук и военной службе.

В то же время необходимо отметить, что на протяжении практически всех 1920-х гг. работу с эмигрантской молодежью в Китае вели в основном отдельные представители русского офицерства или группировки военных, тогда как военные организации эмиграции были слабо связаны с молодежными объединениями и почти не имели особой молодежной линии в своей деятельности. Это было одной из причин, почему молодежные организации не носили четко выраженной «николаевской» или «кирилловской» ориентации.

В первой половине 1920-х гг. единственным массовым движением в эмигрантской детско-молодежной среде Китая являлось движение скаутов[346], начало которому было положено в 1917 г. созданием первого скаутского отряда при Харбинских Коммерческих училищах, возглавляемого героем Порт-Артура, ротмистром Г. Д. Круашвили, потерявшем в годы русско-японской войны правую руку[347]. Важную роль в распространении скаутского движения в Маньчжурии в начале 1920-х гг. сыграли белые офицеры, часть из которых имели отношение к этому движению еще в доэмигрантский период.

Одним из активистов скаутского движения в Маньчжурии стал скаут-мастер (скм) подпоручик Б. А. Березовский[348], руководивший в 1918–1919 гг. Екатеринбургской дружиной скаутов. В 1921 г. Березовский возглавил в Харбине 1-ю Маньчжурскую дружину бой- и герлскаутов, штаб которой располагался в Новом Городе. По его инициативе были открыты двухмесячные инструкторские курсы вожатых, организован клуб скаутов, учрежден значок для награждения отличившихся в отрядной работе. Стала выходить газета «Голос скаута» [Голос скаута, 1921, 4 нояб.].

Березовский стремился объединить вокруг 1-й Маньчжурской дружины 16 существовавших в Маньчжурии на конец 1921 г. скаутских отрядов, но добиться полного единства скаутских рядов так и не смог. Одной из причин неудачи явились претензии Березовского на роль «идейного вождя чистого скаутизма» и его стремление бороться с т. н. «скаутизмом наносным» [Там же]. Процесс объединения был завершен летом 1923 г. другим видным скаут-мастером — подпоручиком Г. В. Радецким-Микуличем[349], воспитанником Царскосельского отряда, бывшим начальником Никольск-Уссурийского отряда скаутов.

Объединенные отряды составили Маньчжурский отдел руководимой полковником О. И. Пантюховым Национальной организации русских скаутов (НОРС). Возглавил отдел генерал-майор Л. М. Адамович[350], служивший в то время в учебном отделе Управления КВЖД, а Радецкий стал его ближайшим помощником. В состав отдела вошли 1-я Маньчжурская дружина в Харбине (скм Березовский), 2-я дружина на ст. Пограничная (скм В. Калинкин и В. Миловзоров), 3-я дружина на ст. Аньда (скм В. А. Шостакович), 4-я дружина в Харбине (скм подпоручик, князь И. Н. Гантимуров), а также отдельные отряды на станциях Маньчжурия, Чжалайнор, Бухэду, Мулин и Имяньпо [HIA. Kniazeff Papers, box 14, f. Отдел I]. В 1924 г. на ст. Фуляэрди состоялся лагерь Маньчжурского отдела НОРС под общим наблюдением начальника Отдела генерала Адамовича. Сюда были приглашены скауты из всех дружин и отдельных отрядов Маньчжурии, всего более 70 человек [Вестник, 1939, № 8, с. 31].

Период 1923–1924 гг. был отмечен расцветом русского скаутского движения в Маньчжурии. Численность бой- и герлскаутов доходила до тысячи человек [HIA. Kniazeff Papers, box 14, f. Отдел I]. Однако установление в 1924 г. советско-китайских дипломатических отношений и восстановление двойственного управления КВЖД привели к