отступил назад, скрежеща мелким камнем под подошвами сапог и тяня за собой уже не столь сильно упирающуюся девушку.

— Нет там никого — повторил я, бросая еще один взгляд на разбитую рунную плиту — Видишь следы ударов на камне?

— И что с того?

— Я слышал, что у горцев своя хитроумная система запирания гробниц — спокойно и ровно заговорил я, зная, что мое спокойствие передадутся и сильге — Они так ставят плиту меж камней, что любому чужаку покажется будто она вмурована в камни. Но на самом деле достаточно чуть нажать в верном месте, чуть приподнять — и плита легко поддастся.

— И что с того? — как и ожидалось, голос Анутты утих, она заговорила куда спокойней и, мягко освободив руку, шагнула к лошади, потянувшись к седельной сумке.

— Тут побывали чужаки — ответил я, чуть подаваясь вперед и вглядываясь в скорбные осколки перед гробницей — Я узнаю следы на камне. Не раз видел такие же в каторжных каменоломнях, куда меня порой призывали свершить приговор. Кто бы не пришел сюда… он принес с собой тяжелый молот. Может он был один… но, думаю, их было несколько — сюда опасно соваться в одиночку. Горцы не простят осквернения могил и… а проклятье! Часир! Часир! Нет! — я рявкнул так зычно, что подхватившийся с земли и с юношеской легкостью впрыгнувший в седло старик качнулся и замер, повернул ко мне посеревшее от горя и ярости лицо.

— Часир! Уже поздно! Не догнать! — торопливо заговорил я, намеренно понижая голос и делая его глуше и монотоннее — Погляди на осколки плиты и на вход — намело снег! Трава уже распрямилась, а вон проросшие в чужих следах молодые высокие ростки! Кто бы не совершил подобное злодеяния — его вот так наскоком не догнать!

— Не тебе решать, палач! — впервые подал голос старший из внуков Часира, что стоял на коленях у гробницы, бережно держа в ладонях разбитый череп своего предка — Кто ты такой, чтобы указывать моему деду?! Убийца моего отца! — молодой горец уложил кости на землю и начал подниматься, тянясь к ножу на поясе — Кто ты такой, чтобы вот так вольно кричать на моего деда? А?!

— Хирар! — старик крикнул пронзительно и яростно как падающий с небес ястреб — Итван дун до дараар! Бу самчар!

И столько силы было в его надтреснутом голосе, что казалось затих в испуге весь горный луг и даже сам Трорн притих на мгновение, изумленно щурясь из-под облаков на столь гневную букашку. Что уж тут говорить о внуке старого горца — он невольно присел, поспешно убрав руку от оружия и низко склонил голову. Следом за ним присели и остальные внуки Часира. А сам старик, продолжая сидеть в седле, выглядел сейчас уже далеко не таким старым и немощным. Гневный властный горец казался воплощением седой могучей горы… и это почувствовали мы все.

Сделав несколько глубоких вдохов, Часир неспешно спешился, ласково провел по лошадиной шее чуть дрожащей рукой, будто споткнувшись, качнулся вперед и уткнулся лицом в гриву. Когда он снова выпрямился и повернулся к нам, на его осушенном лице уже не было слез. Сложив руки у живота, он медленно опустился на колени и глубоко поклонился разоренной гробнице. Его примеру тут же последовали и внуки. Поклонился и я. А затем сделал еще десять шагов назад, возвращаясь к концу тропы, что привела нас сюда. Притихшая сильга последовала за мной, но ее взгляд не отрывался от темного входа в гробницу.

— Там нет кхтуна — произнес я, опускаясь на одно колено и вглядываясь в землю.

— Откуда тебе знать, Рург?

— Кто бы не пришел сюда — он пришел за темной тварью и забрал ее — уверенно ответил я и, упреждая вопросы, пояснил свою догадку — Другой причины я не вижу. Все знают, что гробницы горцев хоть и древнее многих королевских долинных, но в них нечем поживиться. Горцев хоронят с их обычными вещами — и вещами неновыми. Источенный за годы нож, от силы пара медных монет, может старое копьецо с железным наконечником… Но никаких сокровищ. И ради чего подниматься в такую высоту? Ради чего рисковать всем и входить в запретное для чужаков горное кладбище? Случайного заплутавшего не убьют, а отведут к подножию… А вот если горцам даже просто почудится, что чужак вознамерился покуситься на святое…

Говоря все это, я не сводил глаз с земли и медленно идя по тропе. Пройдя так десяток шагов, я разочарованно выпрямился. Земля здесь влажная. Копыта наших лошадей оставили глубокие следы. А там, где мы спрыгнули с седел, остались отпечатки наших сапог. Но это все наши следы — а вот чужих я не нашел. Обернувшись, я увидел выжидательно смотрящего на меня Часира, что уже поднялся с колен. В ответ на его взгляд я отрицательно покачал головой. Этого хватило, чтобы старый горец повернулся к внукам и сказал несколько слов, после чего они поспешно бросились в разные стороны, на бегу так низко наклоняясь к земле, почти стелясь над ней, как могут только истинные дети гор. Кто бы ни явился сюда — он пришел не этой мало кому известной почти неприметной тропой.

— Пусть следы будут очень старыми — истово попросил я сам не зная у кого.

— Они ведь пойдут по следу? — сильга поняла все правильно.

— По следу осквернителей родовой гробницы? — грустно усмехнувшись, я кивнул — Не сомневайся — пойдут. Если след свеж — полетят! Госпожа Анутта! Прошу тебя! — мой взгляд стал чуть злее — Не доставай ты свою книгу!

— Хроники сильг бесстрастны и…

— Начни ты сейчас записывать что-то в десяти шагах от разоренного склепа… как поймут сие и без того разъяренные горцы? Прояви каплю уважения… и сострадания к чужому горю.

Чуть помедлив, сильга кивнула и с долгим протяжным шипящим выдохом убрала руку от клапана принесенной с собой седельной сумки.

— Да… ты прав, Рург. Сестринство Сильгаллы закрыто от чужаков, а то, как нас воспитывают за высокими стенами… мы часто сталкиваемся с непониманием и гневом обычных людей, что порой считают нас бесчувственными и равнодушными… Но это не так! — в кошачьих глазах девушки мелькнули искорки гнева — Мы сострадательны! Но… просто порой не замечаем той грани, за которую не следует заступать… И я благодарю тебя за мудрые советы, палач Рург.

Улыбнувшись в ответ — едва заметно, чтобы бредущий к гробнице Часир даже если и оглянется, то не принял бы это за насмешку