— Важная! — подтвердил старший внук за что получил суровый взгляд от деда и смущенно отвел взгляд. Но отвел точнехонько на ноги сильги и, смутившись еще сильнее, резко отвернулся, уставившись на плывущие под нами облака.

— Никто не знает — вздохнул Часир и приставил ладонь ко лбу, из-под нее глядя как два его внука скачут вниз, уже исчезая в густом облачном тумане — Но есть одна короткая легенда. В ней говорится, что однажды один из великих и многодетных предков, каплю чьей крови почти наверняка несет в себе каждый горец Трорна, решил заглянуть к почивающему в гробнице прадеду. Он был проездом и спешил вниз, ведя с собой десяток отобранных для пиршества упитанных овец и несколько пастушьих собак. И так случилось, что одна из собак, еще щенок, игривая и веселая без меры, забежала в отпертую гробницу следом за хозяином. В те времена многих хоронили лишь в белом или черном саване. Материя истлевала… одним словом — пес схватил одну из костей и выбежал с ней наружу. Наш предок ринулся за ней. Испугавшись, собака выронила кость и бросилась бежать, заодно испугав понесшихся вниз овец. Одна из них с испуга обронила помет и угодила прямиком на…

— Ох — вырвалось у меня.

Сильга поспешно зажала обеими ладонями рот и, замерев, словно от острой боли в пояснице, молчала, уставившись на Часира расширенными глазами, отчего стала еще сильнее походить на кошку.

— Да — тяжко вздохнул старик.

— И что случилось потом? — осторожно поинтересовался я.

— Предок очистил и вернул кость на место, после чего зарезал и закопал всех овец, ибо не был уверен какая из них совершила страшный грех. После чего он убил и щенка… — повернувшись к гробнице, старый гробниц взглянул в темноту оскверненного склепа и продолжил рассказ — Предок вернулся в родное селение и рассказал все как было. Старики выслушали его… и сурово осудили его деяния. Весьма сурово. И пояснили свои мысли в трех свитках, что сохранились до наших времен и были не раз переписаны. Хранятся такие и в моем доме. В свое время мне прочел их мой дед, что сейчас покоится в сем последнем приюте — рука старика указала на гробницу — Он же и пояснил мне смысл. Он повторял мне эту легенду так много раз, что она намертво въелась мне в память и с тех пор я возненавидел ее и все эти поучения. Я поклялся, что своих сыновей и внуков я не стану мучить чуть ли не ежедневными пересказам из пыльных свитков. И сдержал слово. И вот она и пришла кара божья… за мою безмерную глупость я наказан сполна, заплатив жизнью старшего сына и любимой внучки. Да… я наказан сполна…

— Я не…

— Ты не понимаешь — кивнул Часир и на его губах появилась слабая улыбка — Легенду ты услышал. Она на самом деле коротка. Но самое важное заключается в трех заветах, что оставили нам мудрые предки.

Завет первый — не убивай сгоряча! Никогда! Ибо не ведаешь что творишь!

Завет второй — не мсти глупым овцам, ибо не ведают они что творят!

Завет третий — не убивай юнцов за оплошность малую аль большую коли не воспитал их должно и оттого не ведают они что творят!

Еще чуть помолчав, горец вытянул руку, опустил ее на плечо внимательно слушающему внуку и, встряхнув его, повернул голову ко мне:

— Похоронив здесь сына и внучку, по возвращению домой я вытащил из старого сундука свитки, стряхнул с них пыль, обрамил в собственноручно вырезанные рамки и повесил в главной комнате моего дома. И с того дня я не забываю рассказывать своим потомкам легенду. Почти каждый день… Ибо я помню — это все моя вина. Заставь я своего первенца всегда следовать этим заветам… он бы не поднял руку на дитя. Даже на обезумевшее… даже обезумь он сам… не поднял бы! Я знаю!

Еще раз встряхнув плечо внука, другой ладонью он с силой прошелся по лицу и заговорил уже прежним голосом:

— Мои внуки спешат к одному из наших горных пастбищ. Там немало правильно обученных псов. Есть и те, кто хорошо идет даже по старому следу. И пусть след давнишний… мы будем идти по нему пока можем. Там, где не найдет следа собака — отыщем мы! В этих местах мало проходимых троп, а путь чужаков ведет вниз — они уходят к долинам.

— Они уже там — возразил я — Если след старый…

— Может и так — не стал спорить горец — А может что случилось с их лошадьми или ими самими. И они вынужденно остановились на несколько дней в укрытии… Это горы, Рург. Здесь все может случиться.

— Я пойду с ними! — тут же заявила сильга и я тяжко вздохнул, а затем покорно кивнул, зная, что она не изменит своего решения, а я отправлюсь с ней. При этом я ощутил прилив азарта… Погоня!

Молодой горец что-то произнес, махнул рукой в сторону и вниз. Туда, где серо-белый туман был почему-то темнее. Или мне так кажется…

Часир сначала отмахнулся, но внук настаивал и наконец старик с неохотой перевел:

— Мой внук говорит, что следы ведут в ту сторону и скрываются за Пхэуг Долр.

— А это?

— Большой бурый пик с чуть раздвоенной вершиной. С нашего языка его название переводится как вырванный зуб.

— И что с ним не так? — поинтересовался я, пытаясь разглядеть хоть что-то в темной облачной мути, но без особого успеха. Там что-то завихрялось, вздымалось, опадало…

— Скруэнде Рукхайс — мрачно изрек Часир и передернул плечами — Вы слышали это…

— Кричащая коптильня — часто закивала сильга — Ужасно…

— Они погребены у основания того пика. С одной стороны его подпирает малый хребет — и он непроходим. Не для лошадей. И не для ребенка. Надо быть истинным горцем, чтобы суметь взобраться на вершину хребта… и обладать девятью жизнями, чтобы хотя бы с одной оставшейся суметь спуститься оттуда живым… С той стороны им не пройти. И если мой внук не ошибся, и они двинулись в ту сторону… то они обойдут гору с северной стороны и двигаться им придется по узким тропам и карнизам. Троп несколько, но все они сойдутся в одном месте — у входа в запечатанную гробницу, где почивают все замученные в те страшные дни. Затем их ждут ноголомные склоны, где закончило свою жизнь немало