Тэд снова позвонил мне тридцать первого декабря, днём, всё ещё надеясь убедить меня передумать, но в конце концов смирился с моим решением.

В новогоднюю ночь я стояла у большого французского окна своей квартиры, набросив поверх халата пальто. Внизу, на улице, кроны пальм обвиты были разноцветными гирляндами, мигали лампочки, отбрасывая разноцветные блики на мощёные дорожки. Где-то за забором бушевал праздничный город. Я слышала, как гудели машины, как рвались хлопушки. Слышала взрывы смеха, выкрики, пение и визг. Ровно в двенадцать начался фейерверк. Гулко бухали разрывы, и в небе расцветали разноцветные мерцающие блеском купола – зелёные, красные, фиолетовые, золотые, серебряные.

Я прижала к уху телефонную трубку – знала, что в России давно уже наступил день. Трубка отзывалась длинными гудками, и я замерла от страха, ожидая, что сейчас на звонок ответит тётя Маруся и скажет мне, что Гриша снова пропал. Однако вопреки страхам я услышала его голос:

– Родная моя! С Новым годом тебя!

– Гриша, – отчаянно прохрипела я. – Гриша, с тобой всё хорошо? Ты дома? Всё в порядке?

– Ну конечно, глупая, – по голосу я слышала, что он улыбается. – Ты что там, уже накрутила себя? Признавайся! У меня всё нормально, отметили по-тихому, с мамой. Санька уехал в город – к дружбанам из училища.

– Как хорошо, Гриша, – слабым голосом произнесла я, чувствуя, как в груди разливается тепло.

– А ты там как отмечаешь? Наверное, в каком-нибудь крутом клубе, среди кинозвёзд, да? – спросил он.

Я невольно огляделась по сторонам – увидела балконные перила, пальмы внизу, бросила взгляд на свою пустую квартиру, на собственные босые ноги, выглядывавшие из-под подола халата.

– Да, Гриша, я в клубе. Тут вечеринка.

Зачем я соврала ему? Почему мне вдруг стало неловко перед человеком, которому я когда-то могла рассказать всё-всё, за то, что в новогоднюю ночь сижу дома в халате и предаюсь идиотским страхам.

– А твой… жених тоже там с тобой? – уточнил Гриша, и голос его мне решительно не понравился.

Видимо, как бы он ни старался понять, что с Тэдом нас связывали лишь обязательства перед киностудией, всё это всё равно было ему неприятно.

– Нет, его здесь нет, – отозвалась я самым искренним голосом. – Он… он, кажется, вообще уехал домой, в Лондон.

До чего же мне всё это было ненавистно! Я не хотела ему врать, мечтала, чтобы все между нами было просто и ясно, как прежде. Но иногда мне проще было сказать неправду, чтобы ему не приходилось волноваться.

– Ну хорошо тебе отметить, – отозвался он. – Не грусти там и не накручивай себя. Всё получится, вот увидишь!

Иногда мне казалось, что наши отношения с Гришей только и состоят из таких вот произнесённых шепотом самоуспокоительных заключений.

Наконец в одном из писем Гриша сообщил мне, что ему наконец дали визу. В тот день я отменила все встречи, сказавшись больной, и часами бродила по квартире, замирая по углам и представляя себе, как он приедет ко мне, и как с этого момента всё пойдёт самым чудесным образом… Несмотря на его решительные протесты, я выслала ему деньги на билет. Для меня это была такая малость, а ему – я знала – пришлось бы несколько месяцев жить впроголодь, чтобы оплатить перелёт.

Через несколько дней Гриша сообщил мне по телефону, что билет уже куплен и что вылететь ко мне он должен пятнадцатого мая. Внутри у меня все замирало и подрагивало в предвкушении этого дня. Я слишком боялась радоваться, слишком боялась, что в последний момент всё, как всегда, сорвётся.

Теперь, когда его приезд всё больше становился реальностью, я всё чаще задумывалась о том, как он устроится здесь, в Штатах, как приживётся, каково ему будет столкнуться с моим бешеным расписанием. Нужно было придумать что-то такое, чтобы мы могли побыть вместе хотя бы в первые дни. Я позвонила Бет, которая после того нашего памятного разговора стала относиться ко мне как-то опасливо, словно имела дело с бомбой замедленного действия – безобидной с виду, но в любую минуту способной непредсказуемо рвануть.

– Бет, – сказала я. – Я хочу уехать на неделю, когда сюда прилетит Гриша.

– Ждала-ждала, а теперь сбегаешь? Понимаю, – едко отозвалась она.

– Нет, – покачала головой я, хотя ясно было, что она моего жеста видеть не может. – Нет, ты не поняла, я хочу уехать вместе с ним.

– Рада, ты помнишь, о чём мы говорили, – тут же напряглась Бет. – Нельзя, чтобы вас видели вместе. Это сразу породит волны слухов.

– Я помню, – кивнула я. – Потому я тебе и звоню. Чтобы ты помогла мне найти место, где нас никто не увидит и не потревожит.

– Но ты же понимаешь, что все пляжные курорты…

– А кто говорит о пляжных курортах? – перебила ее я. – Бет, мне нужен… нужен какой-нибудь домик в лесу.

Эти слова вырвались у меня словно сами собой, и я тут же поняла, как это было правильно. Конечно, если где мы с Гришей и могли снова обрести друг друга, отрешиться от всего, что нас теперь разделяло, и снова стать самими собой – так только в лесу. Где не было бы ни киностудий, ни поклонников, ни назойливых папарацци, ни посольств, ни консулов, ни документов. Только мы, деревья, листва, запахи цветов и земли и ощущение полной свободы.

– Домик в лесу… – Бет задумалась. – Хорошо, знаю я одно место неподалеку от Сиэтла, – она произнесла название этого города так, словно там находился настоящий край земли. – Там вас, скорее всего, никто не увидит. Но ты же понимаешь…

– Да-да-да, – отозвалась я. – Осторожность – моё второе имя. В прессе ничего не появится, Бет, не беспокойся.

Гриша прилетел, как и обещал, пятнадцатого числа. Я не могла поехать встречать его в аэропорт всё по той же причине: появись я там, и окружающие немедленно сошли бы с ума, и наши с Гришей снимки тут же замелькали бы во всех новостях. В общем, и отправляться вдвоём в Сиэтл нам было опасно. Бет настаивала, чтобы я выехала туда первой, вместе с Питом, и ждала Гришу там, а она, вернее, её многочисленные ассистенты, встретят Гришу здесь, оформят документы, а потом привезут его ко мне. Но на это согласиться я уже не могла – я не представляла себе, каково это – прождать его лишний день, лишний час. Ведь и так с нашей последней встречи со всей этой волокитой прошёл уже почти год. Я объявила Бет, что буду очень-очень осторожна, в аэропорт не поеду, но буду ждать Гришу в своей квартире.

Его жилье, к слову, было уже готово. Мне удалось выкупить апартаменты, находившиеся на этаж ниже моих, и я много часов потратила, стараясь подобрать дизайн, отделку, мебель так, чтобы ему понравилось. Это было трудно – я ведь почти ничего не знала о его вкусах. Когда мы были детьми, ни о каком дизайне и речи не заходило – хорошо, если не протекал потолок и не отваливались от стен обои.

Я и сама, когда купила эту первую свою собственную квартиру, была в некоторой растерянности. Бет помогла мне найти дизайнера, но я просто не могла объяснить ей, чего хочу, потому что и сама этого не знала. К счастью, девушка оказалась толковой, вдумчивой, много разговаривала со мной, задавала какие-то странные на первый взгляд вопросы – например, с какой стихией у меня ассоциируется спальня. Я, помнится, брякнула – с водой, и посмеивалась ещё, представляя, как это она собирается эту информацию обыгрывать. Не выроет же бассейн у меня на девятом этаже. Потом же оказалось, что я была на удивление наивна. Кэнди – так звали дизайнера – так поиграла с тканями и фактурами, что у меня в спальне и правда всегда было ощущение, что за окном – прохладный дождливый день, несмотря на вечное калифорнийское солнце.