– Гриша, – осторожно начала я, входя в гостиную, где тот щёлкал каналами телевизора.

– А? – обернулся он и тут же, охнув, дурашливо загородил глаза ладонью. – Ох, ничего себе! Теперь видно, что ты – настоящая звезда. А два дня назад была ещё обычной девчонкой с разбитыми коленками.

Гриша шутил, но меня как-то неприятно кольнула его шутка. Я подошла к креслу, в котором он сидел, и со спины обвила его руками, наклонилась и прижалась губами к виску.

– Я и сейчас такая же, – шепнула я. А потом, помолчав, добавила: – Гриша, я хотела тебе сказать… Там, на пресс-конференции, будет Тэд и…

– И тебе придётся изображать с ним роман, – перебил Гриша.

Он высвободился из моих рук, встал и очень серьёзно на меня посмотрел.

– Рада, слушай, я приехал сюда не для того, чтобы портить тебе жизнь. Ты прости меня, в прошлый раз я вел себя по-дурацки. Я тогда… немного обалдел, растерялся. Но за этот год я всё обдумал и понял, чего хочу. И твердо решил – я буду здесь, с тобой. Мне всё равно, кем и чем я тут буду, лишь бы с тобой… Я не собираюсь что-то тебе предъявлять. Просто делай то, что от тебя требуется.

– Ох, Гриша, – выдохнула я, шагнула к нему и обняла руками за шею. – Спасибо тебе… Если бы я только могла всего этого не делать…

– Ну, брось, – усмехнулся он и поцеловал меня в кончик носа. – Не самая плохая профессия. А осталась бы дома, сейчас перебирала бы мороженую рыбу в порту.

И мы оба рассмеялись – такой нелепой показалась нам тут, в шикарной квартире в престижном районе Лос-Анджелеса, эта дикая ситуация.

На пресс-конференции мы с Тэдом, как от нас того требовали, уклончиво отвечали на вопросы о наших отношениях, но при этом не забывали многозначительно улыбаться друг другу, показательно перешептываться и хихикать. Вездесущий Алекс парил вокруг нас, как некий массивный купидон, и пространно намекал журналистам, что на съёмках у нас очень горячая атмосфера.

– Аж искры летят, – добавлял он и комично закатывал глаза.

А после окончания мероприятия шепнул мне в коридоре:

– Ты уж прости, Honeymoon, что делать. Пиар – великий бог, и мы все тут ему поклоняемся.

На следующее утро за завтраком – мы, к сожалению, не могли позволить себе завтракать в комнате с огромным французским окном, чтобы не попасться в объективы каким-нибудь ушлым журналюгам, и ели наши залитые молоком хлопья в гостиной – Гриша, пролистывая свежие газеты, конечно же, наткнулся на наши новые снимки. Я видела, как на секунду отяжелел его подбородок, как он чуть поморщился, но тут же сделал над собой усилие, улыбнулся и произнёс:

– Ты очень красивая. Платье такое… В общем, здорово смотришься.

Мне, за последние годы привыкшей к самым изысканным комплиментам, были так приятны его слова, что я отставила чашку с кофе, подсела к нему на диван и привалилась головой к его плечу. Кажется, впервые за всё это время я была так счастлива.

Потянулись утомительные предпремьерные мероприятия. Встречи с поклонниками, фотосессии, интервью. Я каждый день вынуждена была мотаться куда-нибудь и, возвращаясь домой, находила Гришу притихшим, напряженным, замкнутым. Он всё ещё слишком плохо знал язык, чтобы свободно чувствовать себя в городе, а о том, чтобы найти какую-нибудь работу, не могло быть и речи. Марк Анатольевич подробно объяснил мне, что получить разрешение на работу для Гриши он не сможет даже при его безграничных возможностях.

Я возвращалась домой и находила его то за учебником английского, мрачноватого и притихшего, то сосредоточенного, просматривавшего российские новости в Интернете, то напряжённого, бродящего из угла в угол, как пойманное дикое животное. Иногда мне удавалось развеять его дурное настроение. Я рассказывала что-нибудь смешное.

– Гриша, представляешь, сегодня на презентации…

И он смеялся, потом подхватывал меня на руки, начинал кружить по квартире. И в итоге мы принимались смеяться, дурачиться, толкаться, пока не падали на кровать и не начинали целоваться.

Но бывали и другие дни. Дни, когда Гриша, видимо, особенно остро в моё отсутствие чувствовал здесь своё одиночество. Я старалась успокоить его, подходила ближе, клала ладонь ему на шею – у линии роста волос.

– Гриша, ну что ты? – спрашивала я. – Что случилось?

– Что случилось? Что у меня могло случиться? – фыркал он. – Я и из дома почти не выхожу.

– Слушай, если ты устал, если тебе нужно побыть одному… – осторожно начинала я. – Ты можешь спуститься к себе, я не обижусь.

– О, спасибо, что напомнила, – едко отзывался он. – Ну точно, ты ведь и об этом позаботилась. Такая предусмотрительная.

Обычно перепалки эти заканчивались тем, что Гриша действительно, хлопнув дверью, уходил вниз. Я же оставалась в своей опустевшей квартире, сидела, прижав ладони к вискам, и боялась даже заплакать. Мне страшно было, что судьба, так щедро вернувшая его мне, сочтёт меня неблагодарной и снова его отберёт. А я была благодарна – за каждый день, за каждый час, что он был со мной. Даже за украденное, выстраданное счастье.

Через час или два он обычно возвращался, садился на пол возле моих ног, обнимал колени, опускал на них голову и шептал, обжигая дыханием кожу:

– Прости, прости меня. Я идиот. Я знаю, ты сняла эту квартиру, чтобы у меня было своё пространство. Я понимаю, ты стараешься, чтобы мне было удобно. Но просто… Просто, господи, я здесь чувствую себя какой-то комнатной собачкой.

У меня конвульсивно сжималось горло, я вцеплялась пальцами ему в волосы и выдыхала:

– Гриша, не смей так говорить! Ты для меня… Ты же знаешь, что ты для меня. Если бы я только могла разорвать этот чертов контракт и выйти за тебя замуж… Но я не могу…

– Я знаю, знаю… – бормотал он. – Прости…

Вот так мы с ним и мирились, и всё шло хорошо до следующего срыва.

Через два месяца состоялся предпремьерный показ второй части «Миражей». Мероприятие должно было проходить в Китайском театре, расположенном на Голливудском бульваре. Из приглашённых здесь были сплошь киношные деятели и журналисты. Но мне удалось надавить на Бет и выбить из неё пригласительный билет для Гриши. Мне просто невыносимо было думать о том, что я снова буду у него на глазах собираться, одеваться, а потом выпархивать из дома этакой прекрасной бабочкой, оставляя его одного. Бет билет достала, но, вручая его, в очередной раз предупредила:

– Рада, ты всё помнишь? Он должен сидеть в заднем ряду, вести себя тихо и не пытаться к тебе подойти.

– Бет, я всё помню, – заверила я. – И Гриша прекрасно всё знает. Не переживай, он не бросит тень на мою репутацию.

Бет посмотрела на меня как-то странно и пожала плечами:

– Ну что ж. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

Я тогда решила, что Бет по обыкновению боится, что мы проявим неосторожность и в прессе поползут сплетни. И лишь позже, уже на самой премьере, мне пришло в голову, что намекала она вовсе не на это.