обносили древлян питьем, кто-то из местных спросил в последнем проблеске трезвости: «Где дружина наша, которую послали за тобой?» «Идут за мной с дружиной мужа моего», – ответила Ольга. Как видим, киевской дружины Игоря при ней не было. Зато остроумие присутствовало в полной мере. Дружина Игоря (настоящие мужи, а не люди, оставившие своего князя погибать) шла не за Ольгой. Она шла за своим князем в загробном мире. И там же шествовали за князем обе делегации древлян.

Мужчины, как обычно, не оценили женского остроумия. По обыкновению, прекрасно отраженному в древнерусской литературе, они просто не поняли смысла игры женских слов. Древлянские мужи сели пировать и веселиться, наблюдая рыдания княгини.

Когда древляне упились, княгиня отдала странный приказ: «велела отрокам пить за них». Она отошла в сторону, а дружинники перерезали пьяных. Число жертв достигло в глазах сказителя пяти тысяч, но важно не количество: это были знатнейшие люди, способные поднять землю против малолетнего князя Святослава в Киеве. Звуки резни – а она и в меньших масштабах не могла быть бесшумной – не слишком дисгармонировали с положенным на тризне диким весельем, перемежающимся с воплями скорби.

Приказ Ольги «пить за них» объясняется тем, что она с кучкой людей находилась в сердце вражеских владений, у столицы древлян, где был убит и похоронен ее муж. Чтобы в Искоростене не заподозрили неладное, гулянка на могиле Игоря продолжалась среди трупов, когда Ольга с немногими имевшимися у нее тяжеловооруженными воинами уже бежала назад. Легконогие отроки – младшая дружина – могли догнать ее в пути. Изображая «продолжение банкета», княгиня оттянула начало преследования и добралась в Киев живой.

Уже много веков историки пытаются дать действиям Ольги моральную оценку. Составитель Древнейшего сказания и последующие летописцы были в восторге от ее действий, хотя, как увидим, по-разному. В любом случае люди, способные живо представить себе ситуацию, признавали за действиями Ольги целесообразность. Никто не упрекал ее в «лишней» жестокости. Но с XIX века модное морализаторство побудило историков «оправдывать» княгиню. Дескать, время было трудное, нравы кровожадные… «Не удивляемся жестокости Ольгиной, – написал еще H.М. Карамзин, – вера и самые гражданские законы язычников оправдывали месть неумолимую; а мы должны судить о героях истории по обычаям и нравам их времени»[142].

Оправдания эти для великой княгини унизительны. Они подразумевают, что Ольга, во‑первых, слишком жестоко мстила, а во‑вторых, могла и остановиться в своей мести, не убивая столь великое множество людей. Но то, что историки называют местью, было для нее простой самозащитой, и не столько защитой себя, сколько своего маленького сына. Соперник в претензиях на престол «князя русского» и законный кровник за своего отца был не нужен и опасен древлянам. Собственно, и вдова Игоря была им не особо нужна, даже в качестве добычи князя Мала. Просто в ней не видели особой опасности – ошибка роковая. Ольга нанесла древлянам три упреждающих удара прежде, чем они осознали, кого на самом деле стоит опасаться. Первыми двумя ударами Ольга оградила своего сына от непосредственной угрозы смерти. Но за едва зарождающийся русский престол неизбежна была война! Поэтому третьим ударом княгиня ослабила противника – так, чтобы эта предстоящая война была как можно менее кровавой.

Предстояло (даже если бы древлянам удалось убить Ольгу и Святослава) столкновение двух могущественных союзов славянских племен, издавна не любивших друг друга. Поляне, первыми принявшие и всячески поддержавшие власть русского князя на юге, конфликтовали с древлянами не менее столетия. Причем этот конфликт, почти не отраженный в Древнейшем сказании X века, со временем не утих. О нем пишет Начальный свод XI века, а особенно подробно и изощренно – «Повесть временных лет» начала XII века. То, что для киевского летописца поляне были образцом высокой нравственности, а древляне – всесторонне плохими, в данном случае не важно. Составитель «Повести» односторонне изобразил древний конфликт, который поддерживали обе стороны. Нам довольно посмотреть, как в этом конфликте чувствовали себя поляне с центром в Киеве.

«Повесть временных лет» рассказывает, как восточные «словене пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же словене, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – словенами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами. И так разошелся словенский народ, а по его имени и грамота назвалась словенской».

Поляне не просто упомянуты первыми. Они, по мнению составителя «Повести», занимали центральное место на главных торговых путях через земли восточных славян. «Когда же поляне жили отдельно по горам этим, – продолжает он свой рассказ, – тут был путь из варяг в греки и из греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река».

Действительно, это была сильная позиция для участия в международной торговле – главном источнике обогащения того времени. Но не единственная! На пути «из варяг в греки» еще сильнее была позиция ильменских словен, контролировавших заодно (в союзе с ростовской мерей, муромской муромой, мордвой и жившими вдоль реки Оки пришлыми западными славянами вятичами) северную часть Великого Волжского пути. Еще более мощной была позиция огромного союза племен кривичей (из которого Игорь недаром взял в жены Ольгу) в верховьях Волги, Днепра и Западной Двины, в водных системах Чудского и Псковского озер. Изборск и Псков, Полоцк и Смоленск были важны не менее, чем славенская Старая Ладога.

С кривичами было связано благополучие радимичей, которые облюбовали место южнее, расселившись вдоль Сожа – левого притока Днепра. Городом их был Любеч, стоявший близ впадения Сожа в Днепр. По своему положению радимичи зависели от Смоленска, державшего ключи между речными системами Волги, Днепра и Двины. Кривичи же полоцкие, в древние времена прозванные полочанами, оказывали сильное влияние на дреговичей, занимавших обширные земли южнее Западной Двины по правому берегу Днепра до самой Припяти. Землю дреговичей связывала с Днепром река Березина с притоками, на севере столь близко подходившими к притокам Двины, что там сам собою возник волок.

К югу от дреговичей бассейн Припяти с его густыми лесами заселили древляне. Даже город их Искоростень был упрятан в чащобах. Однако считать их дикими лесными жителями, как хочет убедить нас автор