неожиданным подарком — хрупким оплотом памяти, — на сей раз он откопал моток льняных ниток. Тех самых, простых, небеленых ниток, которые Чжайдао постоянно таскал с собой вместе с иглой, ножиком, кресалом — привычка странника. Он ни за что не соглашался их оставить или хотя бы отдать на хранение Саньюэ.

— Зачем я буду обременять его? — говорил он. — Мне не трудно носить эти вещи с собой, к тому же они всегда могут пригодиться, когда Саньюэ не будет рядом.

Так и случилось однажды в бамбуковой роще, в хижине под тростниковой крышей.

Саньюэ с утра отправился в селение у подножия горы за провизией: собираясь, они немного не рассчитали, и если чая взяли довольно, то рис уже почти закончился, да и овощей осталось мало. Саньюэ должен был купить паоцай, сою, каштаны — ведь Чжайдао никогда не ел мясо. Словом, ему предстояло провести немало времени в селении, не исключено, что он собирался зайти в трактирчик выпить вина… Так что вряд ли бы он вернулся раньше следующего дня.

Зато Юньфэн и Чжайдао остались вдвоем, без вечно маячившей тени Саньюэ («Пора обедать, господин». — «Вы спать не собираетесь?» — «Когда мы уже вернемся? Погода-то портится…»), и после завтрака Чжайдао потянул Юньфэна гулять в горы, несмотря на пасмурную погоду. Тучи наливались тяжелой темнотой, обещая то ли снегопад, то ли ледяной дождь, но это не остановило друзей.

Даже в сезон малых снегов горы, потерявшие живую яркость красок, оставались по-прежнему великолепными, точно нарисованные тушью.

Ветер сгонял тучи, крепче заваривая непогоду, и друзья все же решили повернуть назад, не достигнув цели — смотровой площадки на вершине горы. Они очень спешили, но мокрый снег застиг их на середине пути. Холодный и острый, он заставил их искать убежище, и они спрятались в небольшой нише в скале, продравшись сквозь колючие кусты. Когда стихия успокоилась, друзья выбрались на тропинку и благополучно вернулись в свою хижину.

Правда, оказалось, что Юньфэн порвал ханьфу, зацепившись за ветку. Чжайдао сразу вызвался зашить дыру и очень ловко сделал это, достав свой моток ниток.

Тот ханьфу… кажется, Юньфэн все еще хранил его, хотя по возвращении в Чанша больше ни разу не надевал.

Надо отыскать его и носить дома.

Деревянная шпилька цзань

[бижутерия]

В этой шкатулке из красного сандала Чжайдао хранил свои немногочисленные драгоценности. Собственно, это были всего две вещички: подвеска из белой яшмы и шпилька из дерева алоэ.

Подвеску подарила Сюэлянь, и Чжайдао ее почти не носил, а вот шпилька…

Юньфэн, поглаживая изящно изогнутую шпильку, погрузился вы воспоминания. Эту цзань подарил Юньфэну какой-то чиновник в Лояне, когда он приехал туда в качестве цзянчаюйши. Тогда многие чиновники подносили ему подарки, но лишь один угадал его предпочтения. От остальных даров они с Чжайдао быстро избавились, раздав вырученные деньги семьям беженцев. Но эта шпилька обратила на себя внимание Чжайдао, и Юньфэн не смог продать ее.

Цвета жженой умбры, очень простая по форме, цзань была украшена цветком лотоса, инкрустированным перламутром и белым кораллом. Искусное сочетание оттенков и фактур выглядело изысканно и утонченно. Чжайдао сразу заметил ее, перебирая подарки лоянских чиновников в ожидании, пока Юньфэн напишет отчет о посещении города. Он рассматривал ее некоторое время, потом отложил, сказав лишь: «Красивая».

Но этого было достаточно, и Юньфэн, когда на следующее утро помогал Чжайдао причесываться, заколол ему волосы этой шпилькой.

Кажется, Чжайдао еще довольно долго не замечал, что такая дорогая нарядная вещь украшает его прическу. А к тому времени, как он это понял, Юньфэн уже выкинул его старую бамбуковую цзань, так что пришлось скромному Чжайдао мириться с этой непростительной роскошью…

Однако взять ее с собой Чжайдао не пожелал. Подобно человеку, покинувшему мир, он оставил все, что с ним связывало, и теперь предметы, когда-то принадлежавшие ему, становились мучительной радостью для оставшегося в этом мире Юньфэна.

Пуговица

Сумерки затопили комнату разведенной тушью, стылой серой водой. Саньюэ вошел, зажег светильник, поворошил угли в жаровне:

— Что вы тут в темноте да в холоде сидите? — мягко проворчал он, придвигая жаровню ближе к Юньфэну. — И не переоделись еще, и не поели! Сидите тут, тоске предаетесь. Не годится так господин Ао.

— Почти восемь месяцев прошло, — проговорил Юньфэн, даже не повернувшись. —Так мало и так много.

— Не убивайтесь вы так: господин Не ведь не умер, что горевать-то? — попытался его утешить Саньюэ.

— Я не убиваюсь. Просто очень по нему скучаю. Он жив, но так далеко… Я смертельно по нему скучаю, — Юньфэн встал и прошелся по комнате. Неожиданно он зацепил краем одежды какой-то мелкий предмет, и тот прокатился по полу с тихим треском. — Что это, Саньюэ? Ну-ка, посвети сюда!

Примерно через четверть благовонной палочки они нашли-таки то, что искали. Это был всего лишь деревянный кляпыш, оторвавшийся, видно, от подрясника Чжайдао — короткая палочка на толстой истрепанной нитке. Саньюэ разочарованно вздохнул. Юньфэн сжал находку в кулаке:

— Ступай, Саньюэ.

— Ужин-то вам принести? Госпожа спрашивает. А то стынет все.

— Иди, иди уже, — Юньфэн нетерпеливо взмахнул рукавом, и Саньюэ вышел, недовольно бормоча себе под нос.

А Юньфэн присел на постель и разжал пальцы. Кляпышек, деревянная пуговка. Оторвалась, а они и не заметили, так далеко были их мысли, отчаянно толпившиеся за пределами вещественного мира. И чтобы не думать о невыносимо печальном, Юньфэн унесся мыслями к их первой встрече на реке Сянцзян.

Он увидел тогда человека, стоящего по щиколотку в воде. Полы его простой одежды были подвязаны и едва доставали до колен, светлые волосы, заплетенные в косу, были убраны под одежду, так что Юньфэну поначалу показалось, будто они коротко острижены.

Юньфэн окликнул его, и он обернулся. И они сразу узнали друг друга, ведь уже встречались однажды в неясном видении или болезненном сне. Чжайдао улыбнулся ему и робко, и приветливо. И Юньфэн так