посоветовала бы для каждой группы свой цвет: синий, зеленый и оранжевый, чтобы зрителям было легче следить за ними. Красный или белый для Эвер, чтобы выделяться. У моей тети есть отличный портной в Тайбэе, очень недорогой — его я возьму на себя. И еще кое-что. Нельзя, чтобы твой талант был потрачен только на цзяньтаньское шоу. В нашем зале одни складные стулья и старый занавес. Я поговорю с дядей Тедом. В Национальном театре иногда требуются вступительные номера.

От неожиданности я захлебываюсь водой:

— В Национальном театре?

— Значит, мы выступим дважды? — Враждебность Дебры улетучивается.

— Один раз — перед «Цзяньтанем», другой — перед Тайбэем, — смущенно улыбается Софи — она взволнована и исполнена благоговейного ужаса, будто зашла на стадион и случайно поймала улетевший мяч.

Я отвечаю ей улыбкой. А затем отступаю назад, чтобы лучше разглядеть коллектив.

— Хорошо, еще один прогон…

И натыкаюсь на кого-то спиной. Чувствую теплую руку. Все взгляды устремляются через мое плечо и удивленно расширяются. Я догадываюсь, кто это, еще до того, как оборачиваюсь. Я и забыла, как он красив во плоти, даже со взъерошенными за время путешествия иссиня-черными волосами и в мятой оливковой рубашке. Мускулистая рука придерживает рюкзак, закинутый на плечо. Наушники, свисающие с шеи, спутались. Янтарные глаза встречаются с моими, и я замечаю в них прежнюю грусть, смешанную с новым светом.

— Рик, — хрипло выговариваю я. — Ты вернулся.

Глава 29

Я еле сдерживаюсь, чтобы не кинуться ему на шею.

— Я уж решила, ты не вернешься.

— Только что приехал. — Взгляд Рика скользит по моей команде. — Чем занимаетесь?

Щеки у меня ноют от широченной улыбки. Сердце бешено колотится, в голове роится миллион вопросов.

— Ставим танец для шоу талантов.

— Его сочинила Эвер, — сообщает Лора.

— Правда, что ли?

— Это была твоя идея, — замечаю я.

— Хочу закинуть вещи в комнату. — Рик поправляет на плече рюкзак. Проводит рукой по волосам, почему-то нервничая, что для него не типично. — Ты… зайдешь, когда вы закончите?

Девушки переглядываются, я поднимаю с земли веер, желая спрятать лицо прежде, чем он поймет, как я взволнована. Я изо всех сил стараюсь, чтобы голос звучал непринужденно:

— Мы еще репетируем. Загляну через пятнадцать минут.

* * *

Через семь минут я стучу в дверь Рика. Она открывается, выпуская легкое облачко пара. Рик с белым полотенцем на голом плече, в синих клетчатых боксерах и с влажными, блестящими после душа волосами выглядывает наружу. Мой взгляд скользит по загорелой груди вниз, к мускулистому животу — о боже! — и возвращается к янтарным глазам.

— Извини, — смущенно стрекочу я, — не смогла сосредоточиться на репетиции. Пришла пораньше.

Рик смущен не меньше меня.

— Не проблема. Подожди, оденусь.

Когда он закрывает за мной дверь, я улавливаю аромат свежевымытого тела. Поворачиваюсь спиной и пялюсь в деревянную дверь, сплетая пальцы. Он вернулся. Ну конечно, вернулся. Он ведь сказал, что вернется. Вернется и поговорит со мной.

— Зачем ты ездил в Гонконг? — спрашиваю я, обращаясь к стене. — Почему тебя так долго не было? Что-то случилось?

— И да, и нет. Все нормально.

Полосатая футболка облегчает мне возможность смотреть на Рика.

— Дженна была с тобой?

Он удивленно моргает:

— Откуда ты знаешь?

— Ксавье сказал.

Рик хмурится:

— Должно быть, услышал, как я говорил с ней по телефону. Вот. — Рик сует мне в руку стопку фотографий, скромно повернутых лицом вниз. — Я обшарил комнату отдыха юношей, но потом все завертелось, и у меня не было шанса передать это тебе. Прости. Надо было тебя предупредить.

— О…

Мое лицо пылает. Края фотографий царапают мне ладонь, когда я перебираю их — четыре штуки, — а потом засовываю подальше в карман. Не знаю, что хуже: что Рик видел меня голышом или что видел и остался равнодушен, словно я статуя Свободы. Мой взгляд прикован к его коленям.

— Я и помыслить не могла, что они пойдут по рукам.

— Надо думать. Все в порядке? Марк тебе передал, да?

— Ах, Марк! — Меня пробирает смех. — Он сказал ровно столько, чтобы я сходила с ума.

И обрываю себе на полуслове: я не собиралась в этом признаваться. Мне все еще невмоготу смотреть на Рика. Но тут он берет меня за подбородок и приподнимает его. Я не вижу осуждения в его взгляде. Только беспокойство. И вопрос.

Затем Рик выпускает мой подбородок. И надевает кепку.

— Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить. У меня есть любимое место за рекой.

Мой подбородок все еще горит от его прикосновения.

— Мне запретили покидать лагерь.

Рик смотрит в окно на двор:

— Я тебя выведу.

Фаньфань, охранник из будки в начале подъездной аллеи, лишь подмигивает Рику, когда мы проходим мимо. Как просто, должно быть, шагать по жизни, когда ты Рик У. Но я больше не раздражаюсь. Репутация очень важна. Она способна сделать жизнь проще или сложнее. Рик заработал свою по старинке — добросовестным трудом.

Солнце нещадно припекает голову, пока мы идем по улицам, забитым гудящими автомобилями и мопедами, и путепроводу над рекой Цзилун. Я рассказываю Рику про то, как потеряла роль Одетты, про новый танец, который ставлю для своих девочек, про угрозы родителей отправить меня домой; он сначала негодует на Софи, но обуздывает злость, когда я передаю ему историю с Маттео.

— Останься он здесь, ему бы пришлось отвечать передо мной. — Рик выдергивает меня из-под колес приближающегося скутера. — У моей родни тяжелый опыт. Половина наших родственников развелись из-за измен или побоев, включая моих собственных предков и родителей Софи. Порой я задаюсь вопросом, не потому ли мы с ней пришли к тому, к чему пришли.

— А к чему вы пришли? О чем ты?

Он отворачивается:

— Объясню, когда доберемся до места.

Уличное движение становится спокойнее; наконец Рик подводит меня к обнесенной стеной усадьбе с традиционными тайваньскими воротами из темных деревянных балок, увешанными красными бумажными шарами. Кровля ворот, углы которой, как полагается, загнуты вверх ласточкиным хвостом, — сдержанная, элегантная, в темно-коричневых и кремовых тонах.

— Спасибо, что позаботилась о Софи. Я рад, что ты… — Рик запинается, — …и Ксавье… оказались рядом.

Ксавье! У меня внутри все сжимается. Рик, видимо, ждет ответа, но я прохожу мимо него и переступаю порог усадьбы. Резные деревянные двери ведут на залитую солнцем территорию. Я в жизни не видела ничего подобного: лабиринт из островерхих утесов, горбатые мостики серого камня с краснокирпичными перилами, криволинейные белые стены с окнами без стекол, в виде цветов, гранатов, облаков и даже бабочек. В дальнем конце двора расположился длинный низкий кирпичный