же не будешь винить израненного котенка за то, что он тебя укусил? Я остался с ней, и дело пошло на лад, Дженна даже устроилась волонтером в конный лагерь. По прошествии времени мне стало казаться, что все уже предрешено. Мы вместе выросли. И пробыли вдвоем целую вечность; как ни странно, при этом мы ни разу не спали друг с другом. Возможно, это единственное, что я сделал правильно. Хотя я думал… Знаю, это звучит как бред, но я думал, что вот-вот женюсь на Дженне.

— Боже, что у вас за семья такая? Рик, тебе же всего восемнадцать!

— Я забочусь о матери и сестре с четырнадцати лет. Я открыл счет в банке за год до того, как научился водить. Я — старший сын старшего сына старшего сына. Знаешь, что напоследок сказал мне отец, когда уходил от нас? «Теперь глава семьи — ты». Я ненавидел его за это. За то, что он бросил маму, когда ее ревматоидный артрит вышел из-под контроля и стало совсем погано. Я бы не смог поступить так с Дженной…

Не верится, что Рик угодил в ловушку (и застрял в ней) не только по вине Дженны, но также из-за собственных принципов, из-за своей заоблачной щепетильности и порядочности. В ту лунную ночь на балконе он переживал за Дженну.

— Вот почему ты переводишься в Уильямс.

Рик срывает длинный стебелек. Наматывает его вокруг пальца. Порыв ветра доносит до меня травянистый запах.

— Каждый раз, когда я приходил сюда, мне хотелось показать тебе это место. Потому что ты напоминаешь мне мою младшую сестренку, говорил я себе. Со мной ты раз за разом попадаешь в безумные ситуации. И все-таки выпутываешься из них. — Рик снимает с пальца стебелек, превратившийся в гибкую спиральку. — В ту ночь на балконе, когда мы спускались по трубе, я чуть не поцеловал тебя. Прости, что был так груб — я злился на себя. Убеждал себя: это потому, что ты такая красивая, а я — редкостный придурок. Но в гостях у тети я наконец признался себе, что дело не только в этом. Я позвонил Дженне и объявил, что нам нужно расстаться.

Глаза Рика становятся какими-то пустыми, словно он уничтожил все остальные чувства, пытаясь расправиться с этим. Он достает из кармана телефон и показывает мне черно-белую фотографию малиновки, распластавшейся на земле.

— Дженна прислала мне это сегодня ночью.

Снимок зловеще красив: птичка лежит на боку, будто спит, ее крошечный клювик выделяется на фоне грязи, расправленное крылышко скромно прикрывает лапки.

— Она…

— Мертва.

— Что это значит?

— Когда мы были помладше, Дженна хоронила каждую утонувшую птичку, которую мы находили в пруду за нашими домами. Ставила камешек на могилке и оплакивала бедняжку. Делая это фото, она сказала, что у погибшей птички очень умиротворенный вид. В тот раз, когда я пытался с ней расстаться и она схватила нож, Дженна заставила меня поклясться, что я никогда не расскажу о случившемся ее родителям. Но они должны обо всем знать. Было глупо, безответственно и самонадеянно пытаться справиться с этим в одиночку. Я опасался, что Дженна решится на нечто непоправимое, поэтому связался с ее мамой и все сообщил. Она ни о чем не догадывалась. Потом ее родители перезвонили мне. Мистер Чу находился в Гонконге, так что мы договорились, что я прилечу туда, чтобы встретиться с ним лично. До этого Дженна заказала билет в Тайбэй, но поменяла его на билет до Гонконга. Я согласился подождать ее, отчасти поэтому и задержался. Но кончилось тем, что она не приехала. Дженна трижды пыталась заставить себя сесть в самолет, но так и не смогла. Боится летать. Я не в силах избавиться от жалости к ней. Мне совершенно незнакомо это ощущение беспомощности, уязвимости.

— Мне не верится… Столько недель, столько лет…

Это не чудо-мальчик, которого я воображала себе и ненавидела, а испуганный паренек, пытающийся поступать правильно.

— Ты полетел на Тайвань ради глотка воздуха? Глаза Рика расширяются. Ему явно плохо.

— Похоже на фильм ужасов, правда? Моя девушка дико боится самолетов, поэтому я отправился туда, куда она не могла меня сопровождать. Однажды Дженна сказала, что у меня нет сердца. Возможно, она была права.

Когда-то я думала то же самое, и теперь мне стыдно. — Ты остался с ней, потому что у тебя есть сердце. Ты куда добрее большинства людей. Но никогда… — Я обрываю себя на полуслове. ** Она ходила к психологу?

— Была несколько раз. И прониклась к нему лютой ненавистью.

— Но самой ей не справиться. — Возможно, из-за дислексии Перл, но папа всегда был ярым сторонником психологических консультаций. Кливлендская клиника не слишком щедра, но, к счастью, психолога наша страховка покрывает. — Требуется время, чтобы найти подходящего специалиста.

— Ее отец сказал, что изо всех сил постарается.

Я встаю и подхожу к двери, ведущей во двор. Ветер колышет сухую траву вплоть до самого входа в лабиринт из утесов. Я не спрашиваю, почему Рик не рассказывал об этом посторонним. Известная философия: не выноси сор из избы. Полиции и властям доверять нельзя: а вдруг тебя заберут? Но как же Рик попался! Вот почему он, подобно мне, одержим желанием вырваться на свободу. Дженна не единственная, кто носит камни на шее.

Я скорее чувствую, чем слышу, как Рик подходит ко мне сзади.

— Значит, ты не считаешь меня своей младшей сестрой? — не оборачиваясь, говорю я.

Его рука опускается мне на плечо, и я медленно поворачиваюсь к нему. Не знаю, кто из нас совершает первое движение. Но внезапно я оказываюсь в объятиях Рика. Одной рукой он прикасается к моему затылку, другой — к шелковой ткани на талии, утренней щетиной — к моему подбородку и прижимается губами к моим губам.

Его поцелуй проникает мне в самое сердце: правильность его губ, его тепло, руки, крепко обнимающие меня. В этом поцелуе нет ничего нежного или ласкового: силы у Рика столько, что он легко может переломить меня пополам, и мои пальцы заползают в его жесткие волосы, когда я припадаю к нему. Этот парень свеж, как родниковая вода и мята, его язык скользит в моем рту и волнует что-то глубоко в душе — подобное я ощущаю, лишь когда забываюсь в танце. Это и страшит, и возбуждает меня.

Но в конце концов мы отрываемся друг от друга, чтобы отдышаться. Рик прижимается лбом к моему лбу, не давая мне отвести глаза. Он тихо дышит, подстраиваясь под мое дыхание. Губы у него розовые, припухшие после