Раскопки южного склона холма Бирса. Возможное свидетельство активной градостроительной деятельности суффета Ганнибала.

Птолемей IV Филопатор.

Филипп V Македонский.

Пергам. Театр эллинистического времени.

Корабль Ганнибала ускользает от вражеского флота. Битва у берегов Памфилии.

Антиох III Великий.

Прусия Вифинский.

Ганнибал — победитель. Статуя работы С. Шлоца.

Взятие Нового Карфагена стало блистательным завершением гениального по дерзости и быстроте исполнения стратегического плана, вполне сопоставимого с тем стремительным наступлением, которое Ганнибал вел в Италии в 218–216 годах. Всего за несколько дней Сципион сумел захватить главную испанскую базу Карфагена и перерубить основной канал ее коммуникации с метрополией. Однако все три пунийские армии, целые и невредимые, продолжали удерживать территорию полуострова.

Приближалась зима, и Сципион, оставив в Новом Карфагене гарнизон, решил вернуться на зимние квартиры в Тарракон. Уже на обратном пути он явственно ощутил, что его победа, а главное — его обхождение с пленными и заложниками, начали приносить весомые плоды. Первым к нему примкнул Эдекон — очевидно, вождь племени эдетан, обитавших на восточном побережье между Хукаром и Эбро. Вскоре карфагенян постиг еще один суровый удар — на сторону Рима переметнулись Андобала [100] и Мандоний, вожди илергетов, занимавших области между Арагоном и Верхней Каталонией. За ними последовали еще несколько мелких иберийских царьков (Полибий, X, 35). На глазах у Гасдрубала Барки недавние союзники покидали его один за другим, и он с бессилием наблюдал, как тает его армия и вместе с этим крепнет римская. Тогда он решился как можно скорее дать врагу бой, рассчитав, что в случае поражения соберет вокруг себя остатки своих войск и не успевших отколоться кельтиберов и будет прорываться в Италию, к брату.

Но и Сципиону не терпелось схватиться с противником в открытом сражении. В начале весны (Тит Ливий полагает, что речь идет о весне 209 года, так как взятие Нового Карфагена он относит к 210 году; XXVII, 7, 5–6) он покинул Тарракон, прихватив с собой все союзнические отряды, которые успел к этому времени навербовать. Решающая встреча произошла близ Бекулы (ныне Байлен), в сорока километрах севернее Хаэна, на правом берегу Гвадалквивира, где закрепился Гасдрубал, надеявшийся преградить римлянам путь к Бетике (нынешней Андалусии). Прочность карфагенских позиций [101] поначалу заставила Сципиона усомниться в своих силах, однако он совершенно справедливо рассудил, что, продолжая тянуть время, дождется лишь того, что на помощь Гасдрубалу успеют подойти войска Магона и второго Гасдрубала, сына Гискона. И тогда он решился на бой. Эта решительность сослужила ему добрую службу. Гасдрубал еще не успел вывести из укреплений все свои отряды, как справа на него обрушился Лелий, а слева — сам Сципион. Брат Ганнибала предпочел свернуть сражение и, спасая военную добычу, отвести остатки армии и слонов к долине Тага, откуда намеревался двинуться в Кастилию и через Наварру пробраться к отрогам Пиренеев. Сципион, все еще опасавшийся подхода двух остальных карфагенских армий, отказался от преследования.

Победа при Бекуле открыла ему путь к нижней долине Гвадалквивира, которым он воспользуется двумя годами позже. Пока же под ее влиянием завершался процесс массового перехода кельтиберов на сторону римлян, начатый взятием Нового Карфагена. Испанские вожди, теперь толпившиеся вокруг римского полководца словно вассалы вокруг своего сюзерена, спешили выразить ему всю полноту верноподданнических чувств, еще недавно с таким же усердием демонстрируемых Баркидам, и торжественно провозгласили Сципиона своим царем. Даже если бы они сознательно хотели ему навредить, ничего лучше они бы не выдумали, поскольку своим решением страшно осложнили отношения римского главнокомандующего с сенатом, ведь с конца VI века Римская республика строилась на принципе odium regni (ненависть к царской власти) (Р. М. Martin, 1994, р. 333). Однако Сципион ничем не выразил своего недовольства, когда Эдекон, а вслед за ним и Андобала стали обращаться к нему, величая царским титулом, но вовсе не потому, что не обратил на эту «мелочь» внимания, как утверждает Полибий (X, 40, 3), а потому, что успел понять особенности испанского менталитета, считавшего монархию высшей ценностью. Вместе с тем он, разумеется, не мог согласиться с публичной оглаской факта своего «венчания на царство». И Сципион попытался внушить союзникам, что «титул царя, высокопочитаемый во всем мире, в Риме не признается» (Тит Ливий, XXVII, 19, 4). Он как бы давал им понять, что не возражает против того, чтобы они считали его царем, лишь бы никто не произносил опасного слова вслух. Мы не уверены, что «варвары» по достоинству оценили истинное величие его поступка, как полагает историк, мы даже думаем, что они испытали жестокое разочарование. Впрочем, Сципион постарался их утешить, согласившись принять титул императора, которым, как он объяснил испанцам, его уже наградили собственные солдаты. Вспомним, кстати, что тем же самым титулом иберийские царьки когда-то почтили зятя Гамилькара, Гасдрубала Красивого.

Если принять версию, изложенную Титом Ливием, то дальнейшие события развивались так. Пока римский полководец завершал решение проблемы покорения иберийских народов, что потребовало некоторого времени, а затем, вернувшись в Тарракон, организовывал отправку нескольких сторожевых отрядов к южным предгорьям Пиренеев, Магон и Гасдрубал, сын Гискона, успели воссоединиться с братом Ганнибала. Обсудив положение вещей, все трое пришли к единодушному мнению, что после недавних побед римской армии последним оплотом Карфагена в Испании оставались нижняя долина Гвадалквивира и океанское побережье с центром в Гадесе. Поэтому было решено, что Гасдрубал, сын Гискона, поведет свое войско и войско Магона в это надежное убежище, а сам Магон, прихватив казну, отправится на Балеарские острова вербовать наемников. Масиниссе, который пока еще служил на стороне карфагенян и располагал трехтысячным конным войском, следовало передать приказ устроить ряд грабительских набегов на города и селения, переметнувшиеся к Риму.