Дурак, отвечает она. Не как в тебя и не сильнее. Вы совсем разные, и у нас с ним все по-другому. И вообще, можно подумать, у тебя не было девушек все эти годы.

«Почему не было?» – пишет Андрей. Конечно, были. У меня даже сейчас есть подружка.

Расскажи мне о ней, просит Аня, и Андрей сперва начинает писать, что ее зовут Зара, она пиарщица в большой конторе, первое постсоветское поколение, совсем не интересуется политикой, одновременно очень открытая и очень циничная, хотя, наверно, это связанные вещи, а потом ошарашенно смотрит в монитор и перечитывает только что написанные слова «она похожа на тебя». «Неужели это я написал?» – удивляется Андрей и понимает: да, в самом деле похожа – такие же полные губы, густые брови, большой нос, только кожа смуглее и фигура другая, и этой ночью они снова занимаются с Зарой любовью, а потом она, откинувшись на подушку, мокрая и счастливая, смеясь, говорит ему: Уф! А я уж подумала, ты меня разлюбил! – и Андрей ничего не отвечает, только молча целует, а завтра утром пишет: «Аня, скажи: ты все еще любишь меня?» – и стирает, и снова пишет, и снова стирает, и ставит в конце письма P. S. и предлагает: «У тебя есть скайп? Давай как-нибудь созвонимся?»

И так проходит еще дней десять, потому что Зара проводит у Андрея почти каждую ночь, а когда однажды остается у себя, у Ани в ее office schedule стоят впритык два совещания, и они снова переносят разговор, и, чтобы хоть как-то сбавить напряжение, Аня рассказывает про Леночку – такая умная и красивая девочка, по-русски говорит почти без акцента, вот только совсем не читает. «А она считает себя русской?» – спрашивает Андрей, и Аня не задумываясь отвечает: «Конечно. Она считает себя Russian-Jewish-American» – и вот, наконец, на следующей неделе все получается, Андрей сидит в темной ночной квартире, Аня запарковалась рядом с кафе, где дают Wi-Fi, от которого она знает пароль, потому что специально зашла пару дней назад как бы выпить кофе, она сидит и пытается пристроить «мак» на руле, а потом догадывается перелезть на пассажирское сиденье. Я здесь ерзаю, как школьница, которая собирается трахаться в родительской машине, думает она и сама над собой смеется, потому что, когда она была школьницей, у них не было машины, а когда появилась машина, уже было где трахаться по-нормальному, так что, выходит, это у нее первый раз, и опять – с Андреем.

И вот они смотрят друг на друга. Прошло тринадцать лет, ты представляешь?

Он повзрослел, думает Аня, хотя все такой же худой и взлохмаченный, а Андрей думает: «Господи, какая же она красивая!» – и сначала они неловко смеются, потом сверяют часы («У тебя совсем уже ночь, да?» – «Ну, какая ночь, так, ранний вечер. А у тебя, дай-ка посчитаю, час тридцать пять?») и говорят о всякой ерунде, а потом Аня говорит: «Ты совсем не изменился», а Андрей отвечает: «А ты стала еще красивей», и Аня просит пройти с ноутбуком по квартире, Аня ее хорошо помнит, наверняка ведь что-нибудь осталось, и да, действительно, вот дедовский книжный шкаф, и комод в прихожей, и вот эта фарфоровая статуэтка, бабушка говорит, бабушка Оля ее очень любила, и Аня смеется, потому что всегда путалась в бабушках Андрея: «У тебя же их три? Как будто ты родился в семье двух лесбиянок от знакомого гея-донора… знаешь, здесь такое случается», и видно, как Аня пугается собственной шутки, наверно, думает, что мы все здесь в России дремучие гомофобы, – ну уж нет! – и Андрей весело смеется, показывая, что оценил шутку и совсем не считает ее обидной ни для своих родных, ни для себя самого, белого гетеросексуального мужчины, а потом они некоторое время молчат, и Аня говорит: «А можешь отойти, чтобы я увидела тебя целиком?» – и Андрей делает круг перед ноутбуком, стараясь не выходить из поля зрения камеры и чувствуя себя не то моделью на подиуме, не то собакой на выставке. «Ну как? – спрашивает он. – Какой мой балл? И когда я увижу тебя в полный рост?» – «Как-нибудь», – отвечает Аня и улыбается кокетливо – незнакомая улыбка взрослой женщины. Они сидят молча, а потом Андрей говорит: «Приезжай в Москву», и Аня снова отвечает: «Как-нибудь» – уже без улыбки, и тут же, смутившись, объясняет, что давно хотела, но сначала не было денег, потом появилась Леночка, а теперь еще и работа, а отпуск всего две недели, и Саша в Москву не хочет ни в какую.

– Жалко, – говорит Андрей, – но я буду ждать.

– А ты, – спрашивает Аня, – никогда не думал уехать в Америку?

– К тебе?

– Нет, просто, ну, как все уезжают. Найти работу или там лотерея грин-кард…

– Ну что я там буду делать? – отвечает Андрей. – Я же не еврей.

И сам смеется – надо же, какую глупость я сказал, – но он действительно никогда не думал уезжать: Москва – его город, Россия – его страна, к тому же еще недавно здесь было так интересно, появлялось так много нового, можно было так много сделать, и он рассказывает, что значило быть журналистом в девяностые, какая это была крутая и увлекательная работа и почему он считает, что тем, что делал, он приближал лучшее будущее, и Аня слушает его, внимательно кивая, хотя не совсем понимает, что Андрей имеет в виду и почему он об этом заговорил.

И вот так за разговорами проходит почти целый час, обеденный перерыв давно закончился, Ане надо на работу, они начинают прощаться и никак не могут нажать отбой, и вспоминают, как когда-то говорили по телефону, и, словно пятнадцать лет назад, хором считают «раз, два, три!», и еще секунду Аня смеется, а затем ее лицо исчезает.

Андрей не двигаясь сидит перед компьютером, потом протягивает руку и гладит потухший экран, ласково, бережно и осторожно.

– А что ты собираешься делать на Новый год? – спрашивает Зара.

Пятница, вечер, они только что вернулись домой, до этого поужинали в ресторане, затем пошли в кино, и там Зара немного шалила в темноте, а Андрей вел себя как девушка и сердито шептал: «Не мешай смотреть!»

Что делать на Новый год – странный вопрос для конца декабря: все билеты уже распроданы, а оставшиеся стоят столько, что подумать страшно. Тем более Зара давно сказала, что, как всегда, поедет на праздники к маме в Ростов, и Андрей ответил, что он тогда останется один в Москве, здесь очень здорово в начале января, ну, по крайней мере, не должно быть пробок. И вот теперь, не пойми с чего, этот вопрос.

– У меня просто есть одна идея, – говорит Зара, снимая высокие черные сапоги. – Может, поедешь со мной?

– Куда? – спрашивает Андрей и проходит следом за ней в комнату.

Зара садится в кресло и, подтянув повыше и без того короткую юбку, перекидывает ногу на ногу, улыбается и смотрит на Андрея специальным взглядом, который кажется ей игривым и кокетливым и, может, в самом деле иногда таким и является, но только не сегодня или только не для Андрея.

– Ну, в Ростов, – говорит Зара. – Я же туда еду.

– А что я там буду делать? – удивляется Андрей.

– Я тебе город покажу, – предлагает Зара, – с мамой познакомлю.

– Не, – говорит Андрей, – не очень соблазнительно, прости. Да я уже настроился пожить один.