жители соседней деревни, расположенной на острове, предложили нам присоединиться к обороне своих берегов. Эта деревня была расположена вблизи главной дороги в наше село, поэтому мы с удовольствием согласились на это и усилили наши оборонительные позиции вплоть до берега.

Учитель этой деревни был коммунистом, и ночью он донёс об этом.

[…] В тот же день мы получили 10000 патронов и 100 штук винтовок. Это воодушевило наших мужиков. Винтовки были отправлены на фронт через нашу деревню, и наши часовые их задержали. […]

На следующее утро на берегу […] озера, где мы находились, из леса послышался странный шорох. Мы сразу изготовились и послали разведчиков в двух направлениях. Разведчики вскоре вернулись и сообщили, что мы окружены. Красные пробрались лесными дорожками, которые показал им учитель. Спустя несколько минут после того, как наш отряд рассеялся цепью, со стороны красных раздался первый выстрел, потом – второй, и началась стрельба с обеих сторон.

Это был карательный отряд, числом примерно две сотни человек, при себе у них было четыре пулемёта. Красные отрезали нас от путей отступления, поддерживали очень сильный огонь и приближались к нашим позициям промежуточными атаками. Наше положение было опасным. Дорогу, которая вела в деревню, захватили красные, с другой стороны было озеро. Никто не хотел сдаваться живым, и так мы решили прорвать цепь окружения. Приблизившись к цепи красных под прикрытием леса, мы атаковали врага и почти без потерь прорвали цепь.

Прорвавшись через цепь, мы стали отходить. Под сильным давлением красных нам нужно было отступать довольно быстро, и остановиться нам удалось лишь почти на краю деревни. Красные яростно обстреливали деревню, и связь между несколькими позициями опять прервалась. В деревне поднялся крик, шум, стенания женщин и детей. Число бойцов нашего оборонявшегося отряда составляло, приблизительно, тридцать человек, из-за чего было невозможно долго удерживать деревню. […] Мы решили задержаться там лишь до тех пор, пока наши семьи успеют уйти оттуда в лес, после чего и мы оставим деревню. Сражение было почти непосильным, и мы лишь с трудом отражали атаковавшего противника.

Вскоре длинной чередой женщины и дети, телеги, наспех гружённые имуществом, под пулями врагов двинулись через мост позади деревни в лес […]. Около пяти часов утра наш отряд последним покинул деревню.

Тяжело было оставлять родную деревню в руках подонков, а вдобавок и весь скот… В деревне осталось только несколько стариков и один наш тяжело раненный боец, которого мы уже никак не могли спасти. Отойдя от деревни примерно на версту, мы остановились на высоком холме, с которого можно было видеть, как красные хозяйничают в деревне.

Перед нами была печальная картина, но ещё хуже, что мы не смогли, к сожалению, защитить от красных негодяев самое ценное из нашего маленького имущества.

В переулках и рядом с рекой дымились костры. Мы видели, как красные истребляют скот, ломают и сжигают немногие предметы крестьянской мебели и всё, что попадало в руки грабителей. В полдень из деревни отправили целый обоз, – 30 телег с награбленным имуществом и забитым скотом, в главные места расположения красных.

К вечеру наше войско собралось вместе. Ночь провели в лесу. Рано утром отправили в деревню разведчиков, которые вскоре вернулись и рассказали, что красные оставили деревню. В полдень мы вернулись в деревню со своими семьями. Деревня производила ужасное впечатление. Окна домов были выбиты, посуда и все мало-мальски ценное, что попало в руки разбойников, было разбито. Картофель, овёс и ячмень, которые были заготовлены для посадки, вывезли подчистую. Деревня наполнилась плачем. Проклятия рвались из груди, и из уст почти каждого живого существа лились ругательства разбойникам. В деревне остаться было невозможно, поскольку к вечеру, как сообщили из соседней деревни, сюда должен был прибыть второй отряд красных, числом 300 человек. Примерно в пять часов вечера мы ушли в лес, оставив стариков в деревне. Около восьми вечера красные, постреливая, вошли в деревню, расставив усиленную цепь часовых вокруг неё. В тот же день красные взяли в плен 20 человек как контрреволюционеров, как они соблаговолили их называть. Среди них было пять женщин, все мужчины старше 50 лет, которые остались в деревне. Вечером того же дня красные убили троих из них, а остальных отправили в тюрьму.

Известие об утрате отцов и матерей как громом поразило […] наших героев.

Утром мы пошли в наступление, но неудачно, и мы вновь отступили под прикрытие леса.

Вечером того же дня мы решили послать уполномоченного в Северную армию, располагавшуюся на одной из станций Мурманской железной дороги [так в тексте. – Примеч. авт.], и захватившую упомянутую дорогу, просить о помощи.

Уполномочили меня. Выполняя это решение, я отправился ночью лесными тропами. Очень грустно мне было оставлять отряд, который был мне как семья, но мысль о скором освобождении родной стороны утешала беженца и просителя о помощи. В конце концов мне удалось благополучно добраться до назначенного места, правда со многими приключениями.

В ожидании помощи наш отряд, несмотря на ужасные условия и голод, ещё шесть раз отбивал деревню у красных. Во время последней атаки наша группа потерпела большое поражение. Пало 13 человек, и несколько были ранены. В числе павших был наш доблестный и бесстрашный командир К… син. Павшие лежали много дней неубранными на улице, несмотря на просьбы несчастных матерей. Все были подавлены из-за гибели любимых героев, и они ещё долго будут жить незабвенными в сердцах наших карел.

После осуществлённого Северной армией захвата нашей деревни мне сразу представилась возможность пойти посмотреть свой дом.

Деревня была разграблена дочиста. Жители как раз возвращались из мест, где они укрывались. Родители не знали, где их дети, а дети – где их родители. Каждый, кто возвращался, так же как и бойцы, были одеты в лохмотья. Двухмесячное пребывание в лесу очень изменило наших мужчин. По виду они все были сильно утомлены. Лица опухли от голода. На второй день после моего возвращения молодёжь собралась, как обычно, на мосту водить хороводы. Но не слышно было больше того беззаботного, весёлого гама, который прежде раздавался на месте для игр! Не слышно было более звонких мелодий хороводных песен. Всё, что было пережито во время беженства, оставило неизгладимую печать на милых лицах каждой из наших девушек. Все собрались вместе, как будто сошлись для того, чтобы жить и разделить друг с другом пережитое горе, страдания. Очень многие из них потеряли отцов, матерей и братьев.

Тяжело было всё это видеть, так глубоко это трогало сердце… Одна мать потеряла за время восстания трёх