Как-то зашли в церковь. Сумрачное и холодноватое пространство старинного храма. Красные, желтые и зеленые тени мягких, теплых, живых, словно приправленных охрой оттенков двигались от звездных лампад и от колебания свечей. И лицо спутника показалось Анне ликом ангела с древней фрески.

Фрески, которую она видела. На днях в Интернете.

Безногий попрошайка уже минуты две взбирался на тротуар, он обессилел, координация движений нарушена, то ли пьян, то ли так ослабел — не понять. Калеку заслоняли, как в клипе, быстрые фигурки пешеходов — летящие плащи девушек, куртки и пиджаки парней, иной раз проплывала розовая коротенькая шубейка, чисто декоративная, понятно, в такую погоду, или проходил свитер. Пару раз мелькали даже майки.

— Не может быть, — пробормотала Катя. — Просто не может быть.

— Может.

Лариса Михайловна, Иринина мама, была тверда и спокойна.

Она медленно помешивала кофе. Вообще держалась молодцом. Никаких полосок от слез на лице, набрякших век, запаха вина или еще чего-нибудь в таком роде. Только глаза сухие, острые и черные.

— Мы сами узнали лишь спустя неделю. Она не каждую неделю звонит. Иногда отец, иногда я. Заботились. Ей это не нравится. Она старается держаться от нас подальше. — Лариса Михайловна медленно, кривовато усмехнулась.

— А я даже не побеспокоилась. — Катя стиснула руки на коленях. — Я даже не подумала.

— Никто ничего не подумал. Не надо зря себя винить.

Катя быстро закивала. Еще не хватало, чтобы Лариса Михайловна ее утешала.

— В общем-то, ничего необратимого пока не произошло, — проговорила Лариса Михайловна.

Белый газовый шарф обвивал загорелую шею, глаза теперь смотрели на улицу, из замкнутого зеркального мира московской кофейни было видно, как там, вовне, грязно, холодно и неуютно.

— Я позвонила тебе не потому, что считаю, будто ты обязана поддержать мою дочь.

Катя подняла на нее глаза, хотела возразить, но Лариса Михайловна сделала усталое движение рукой:

— Каждый умирает в одиночку. Ирина ведет, вела, во всяком случае, довольно разгульную жизнь.

Катя снова подобралась ответить, и снова ее остановили:

— Мы с отцом пытались на нее повлиять. Трудно, тем более если знать, что за человек ее отец. К делу не относится, мы с ним давно расстались и живем раздельно. Вечные мальчики, меняются, как в калейдоскопе, сегодня один, через неделю — другой. Она очень эмоциональная, влюбчивая девочка, очень искренняя. Не гулящая, нет. Но ветреная и в то же время очень целеустремленная. Я не хотела беспокоить ее подруг.

Катя дернулась в третий раз, Лариса Михайловна приподняла бровь:

— Сначала решила, справимся сами. Но все оказалось так сложно.

Лариса Михайловна прикрыла глаза рукой. Длинные розовые ногти, выпиленные в форме прямоугольников по моде прежних лет, смотрелись дико на бледной руке, по которой, как по карте, можно было точно проследить течение внутренних рек — голубых кровеносных сосудов.

— Положительных результатов нет. Врач сказал, отрицательная динамика. Не знаешь, кто у нее там был? Владимир какой-то.

— Кажется, — сказала Катя.

— А с Пашей они окончательно расстались?

— Не знаю.

— Он нравился мне. У него по крайней мере не было всех этих… готических завихрений.

Аркадий вел грузовик, Юша отсыпался. Большие коричневые руки тяжело лежали на руле. Перед глазами Аркадия вставала в зарослях сирени калитка, вымазанная голубой краской. Посверк утренней росы в первых лучах солнца. Мать зовет с реки: «Аркаша-а…» И так тепло, тепло… Не хочется вылезать из парной воды. Клонит в глубину, в омут. Лечь, забыться, уснуть.

Словно что-то толкнуло Аркадия — в последний момент успел резко увести руль влево — воронка на дороге, метров пять, обошла стороной. Юша вскрикнул и заворочался во сне. Аркадий перекрестился: ангел сберег.

КОРИЧНЕВО-ЗЕЛЕНЫЙ ПРЫГНУЛ. Сначала он прыгнул и лишь потом осознал, что это его атака.

Рамзан вышел на последний уровень. А здесь, интересно, кто? Каков твой итоговый противник? Выйдя из-под причудливо свитой ветви на поляну, Рамзан увидел еще одного богомола. И хмыкнул.

Богомол был светлый, гибкий, узкий и длинный. Глаза его алмазно блестели. Острая насекомья мордочка шевелилась. Кого-то она ему напоминает. Осторожными, как бы робкими, но плавными движениями. Катю. Точно — самка богомола. Она двинулась вправо, медленно, гладко. Словно поплыла. Рамзан выставил свои лапы-ножи. Он готов был напасть.

Вдруг ему страшно захотелось переключить канал. Как в телевизоре. Он не хотел, не хотел того, что происходит. Сейчас произойдет. Вот-вот. Уже скоро.

Он судорожно набрал номер.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Поздно. Катя!

Рамзан встал, прошел к окну. Москва простиралась покуда хватало глаз. Он жил здесь давно. Но сейчас он как будто впервые увидел ее.

Москвы слишком много. Москва — любовь на всю жизнь. Как травма позвоночника.

И весть пришла.

«Господи!» — вырвалось у Анны.

Катя Хохломская включила телевизор. На экране материализовалась ухоженная, холеная ведущая в строгом синем костюме и белоснежном воротничке. Щелкнула микроволновка, и Катя достала тарелку с макаронами. Она так увлеклась белым отложным воротником всегдашней виртуальной гостьи, и клипсы, к тому же красные… Что до нее не сразу дошли слова. И только когда поплыл видеоряд…

Рамзан спустился к подъезду после бессонной ночи. Прогревая мотор, включил радио в автомобиле. Пропело: «Европа-а плю-ус».

И услышал.

Сергей пришел домой. Разулся, прошлепал на кухню. Глотнул пресной, мутноватой водицы из чайника. Есть не хотелось. Сполоснул руки. Взял с полки книжку, «Богиня самоубийц». Лег почитать. Мир может подождать и до завтра. Раздался звонок матери — «Сыночка, ты где? Дома? Слава Богу!» — «Сколько раз просить тебя не плакать, ма. Что опять стряслось?»

Ирина дернулась и заворочалась во сне. Через несколько минут дыхание сделалось размеренным и глубоким.

Компьютер сперва подмигнул красным, а затем ровно загорелся веселый зеленый огонек. Алексей открыл окошко браузера. Сегодня медленно грузится. Опять перебои на сервере, что ли. Надо Константину сказать, пусть посмотрит. Боже правый, а как…

Подземный переход особенно длинен и неприютен. Иногда Даша казалась себе здесь привидением, а иногда — средневековым посвященным. Из-за угла на нее напоролся мальчишка лет двенадцати.

— Куда ты летишь!

— Тетенька! Вы хоть знаете, что случилось?

— Ну, что еще могло случиться. Внимательнее ходи.