– Но это никуда не ведет, – перебила Коринн.

– Я хочу прослушать запись еще раз. – И Йона повернулся к Юхану Йонссону.

Юхан наклонился вперед и повел курсор по экрану, над изображением звуковых волн. Из больших динамиков раздались шумы, потрескивание и, наконец, послышался ритмичный стук шагов по беговой дорожке.

– Мы можем покинуть больницу вместе, – произнес Вальтер.

Что-то щелкнуло, шорох еще усилился.

– А может, я не хочу бежать, – ответила Сага.

– Почему?

– У меня никого не осталось.

Фоном послышался смех из телевизора.

– Никого? Но ведь необязательно возвращаться… к прежнему, есть места и получше этого.

– А есть и похуже, – заметила Сага.

Что-то снова щелкнуло, послышался как будто вздох.

– Что ты сказал? – спросила Сага.

– Я просто вздохнул. Подумал, что помню, помню место похуже…

Голосом мягким и словно медля Вальтер продолжил:

– Там гудели провода высокого напряжения, гудели, и воздух вокруг них дрожал… дорога разбита тяжелыми автопогрузчиками… колеи с гнилой грязной водой, она доходила мне до пояса… но я мог открыть рот и дышать.

– Ты о чем? – спросила Сага.

Из телевизора донеслись аплодисменты и очередной взрыв смеха.

– О том, что иногда люди предпочитают худшие места лучшим, – едва слышно ответил Юрек.

Дыхание и тяжелые шаги слышались вместе с каким-то свистящим звуком.

– Ты вспоминаешь детство? – спросила Сага.

– Именно так, – прошептал Юрек.

Когда Юхан остановил запись и взглянул на Йону, наморщив лоб, за столом воцарилась тишина.

– С этим мы далеко не уйдем, – заметил Поллок.

– Что, если Юрек говорит о чем-то, чего мы не понимаем? – упрямо сказал Йона, указывая на экран компьютера. – Вот этот момент, да? Когда Сага говорит, что есть места похуже больницы.

– Он вздыхает, – ответил Поллок.

– Это Вальтер говорит, что вздыхает, но откуда нам знать, что он действительно вздохнул? – спросил Йона.

Юхан почесал живот, сдвинул курсор назад, увеличил громкость и еще раз прокрутил нужные несколько секунд.

– Требуется крепкая сигарета, – объявила Коринн и подняла с пола свою блестящую сумочку.

В динамиках зашумело, и после вздоха послышался громкий треск.

– Что я говорил? – мягко улыбнулся Поллок.

– Медленнее, – настаивал Йона.

Поллок нервно забарабанил пальцами по столу. Скорость уменьшили вполовину, и теперь вздох ощущался как шторм, несущийся над землей.

– Он вздыхает, – констатировала Коринн.

– Да, хотя есть что-то в паузе и в тоне голоса прямо перед вздохом, – заметил Йона.

– Объясни, что мне искать, – сердито-разочарованно попросил Юхан.

– Не знаю… представь себе, что на самом деле он что-то произносит… даже если этого не слышно, – ответил Йона и улыбнулся своему собственному ответу.

– Это я точно могу попробовать.

– Разве не достаточно просто увеличивать громкость до тех пор, пока мы не поймем, есть там что-то в тишине или нет?

– Если подтянуть громкость и интенсивность звука в сотни раз, у нас полопаются барабанные перепонки от стука шагов по беговой дорожке.

– Тогда убери шаги.

Юхан, пожав плечами, закольцевал отрезок записи, растянул время, после чего расслоил звук на тридцать разных кривых, по герцам и децибелам. Надув щеки, отметил и удалил некоторые кривые.

Каждая удаленная кривая появилась на меньшем экране.

Коринн с Поллоком встали. Какое-то время они мерзли на балконе, глядя на крышу и церковь Филадельфиачюркан.

Йона так и сидел, наблюдая за неторопливой работой.

Через тридцать пять минут Юхан откинулся на спинку стула, несколько раз прогнал очищенную запись на разных скоростях, удалил еще три кривые и запустил результат.

Теперь звук был такой, словно по цементному полу волокут тяжелый камень.

– Юрек Вальтер вздохнул, – констатировал Юхан и остановил запись.

– Разве эти вершины не должны совпадать? – спросил Йона, указывая на три удаленные кривые на маленьком экране.

– Нет, это просто эхо, которое я удалил. – Юхан вдруг задумался. – А почему бы не попробовать удалить все, кроме эха.

– Он мог отвернуться к стене, – быстро сказал Йона.

Юхан вернул назад кривые эха, увеличил громкость и интенсивность звука в триста раз и снова запустил запись. Теперь, повторенный на аутентичной скорости, волочащийся звук звучал как прерывистый выдох.

– Разве там ничего нет? – Йона сосредоточился.

– Очень может быть, – прошептал Юхан.

– А я ничего не слышу, – сказала Коринн.

– Оно звучит не дольше вздоха, – признался Юхан. – Но больше мы ничего не можем сделать, потому что на этом уровне продольные звуковые волны смешиваются с поперечными… и потому что у них разные скорости, так что они просто поглотят друг друга…

– И все же попробуй, – нетерпеливо сказал Йона.

Разглядывая партитуру из пятнадцати разных кривых, Юхан сжал губы, отчего сделался похож на Августа Стриндберга.

– Так, собственно, делать нельзя, – пробормотал он.

Он интуитивно на время сдвинул кривые и растянул некоторые острые вершины до состояния плато.

Потом он попробовал прокрутить запись, и комната наполнилась странными подводными звуками. Коринн стояла, прижав ладонь ко рту. Йонссон быстро остановил запись, еще кое-что изменил, раздвинул кое-какие отрезки и снова запустил.

Лоб у Поллока покрылся каплями пота.

В глубине больших динамиков что-то загрохотало, и послышался выдох, разделенный на слабые звуки.

– Слушайте! – призвал Йона.

Они услышали долгий вздох, бессознательно сформированный какой-то мыслью. Вальтер не задействовал голосовые связки, однако, выдыхая, пошевелил губами и языком.

Юхан чуть-чуть сдвинул одну кривую и с напряженной улыбкой поднялся со стула, когда запись шепота повторилась несколько раз подряд.

– Что он говорит? – напряженно спросил Поллок. – Звучит почти как “Ленин”?

– Ленинск, – поправила Коринн. Ее глаза были широко открыты.

– Что это? – почти выкрикнул Поллок.

– Есть такой город – Ленинск, – сказала Коринн. – Так как Вальтер только что говорил о красной глине, он, думаю, имеет в виду свой родной город.