Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Трусливые свиньи! – взвился Гримнир. Он оттолкнулся от камня. – Думали, я не замечу, как вы подкрадываетесь, чтобы засадить мне в спину нож? И кто из вас вытянул короткую соломинку, а? Ты? – он ткнул в того, что стоял слева от него. – Или ты, долговязый? Ха! Неважно! Кости брошены, и вам не хватает очков…
Гримнир, быстрый, словно змей, метнулся влево. Те двое, что зашли с этой стороны, отступили, а их собратья справа бросились вперед. Но Гримнир был к этому готов. С нечеловеческой ловкостью он оттолкнулся ногой от земли и метнулся вправо – это был отвлекающий маневр. В загадочном свете зазвенел смертоносный наконечник его копья – длинное лезвие в форме листа. Гримнир изогнулся, вкладывая в удар всю свою силу. Он пришелся в голову: копье вошло через левый висок эльфа и вышло у правой челюсти, пробив череп насквозь.
Но не встретило никакого сопротивления. На пути выверенного удара не оказалось плоти. Гримнир завалился вперед и полетел на траву. Перекатился, поднялся на четвереньки и, тяжело дыша, вновь встал лицом к лицу с противником. Эльф должен был лежать мертвым у его ног; но вместо этого Гримнир увидел, как растворяется в воздухе похожая на болотную дымку тень.
– Колдовство, – прошипел он.
В ответ послышался мрачный низкий голос, гулкий, словно доносящийся из могилы. Голос всех троих оставшихся противников.
Да, фомор. Чары Туат. Но чьи клинки сотканы из дыма, и чей оборвет твою жизнь?
В подтверждение своих слов, один из эльфов метнул ему в глотку копье. Гримнир не мог бы сказать, кто трудился над ним: кузнец или колдун. Оно казалось тяжелым, острый наконечник поблескивал в свете фейри. Его сжимала напрягшаяся до предела тонкая рука, было слышно, как противник тяжело дышит сквозь сжатые зубы.
В последний миг Гримнир все же уклонился, копье пронеслось в дюйме от него – а его ответный удар прикончил бы любого живого врага. Однако он вновь столкнулся с мертвой пустотой, вновь потратил кипящие в широких плечах и длинных руках силы на то, чтобы развеять призрачного противника, обернувшегося облачком пара. Он восстановил равновесие и разразился проклятиями – двое оставшихся решили атаковать вместе: один тыкал клинком Гримниру в лицо, пока второй поднырнул и вытянул руку с копьем.
Гримнир пригнулся и отбил удар своим копьем. Но когда древко снова погрузилось в призрачную дымку, он оборвал ответную атаку. Эльф-мечник пролетел мимо него, Гримнир резко развернулся и накинулся на него прежде, чем тот сумел понять, в чем дело. Он с криком ярости обрушился на восточного эльфа…
…и пролетел его насквозь.
С привычной проворностью и быстротой Гримнир, вместо того чтобы неуклюже повалиться на траву, лишь перекатился. А поднявшись, широко развел руки и громогласно зарычал, бросая вызов безмолвному камню с короной из огоньков фейри и неясным фигурам позади него.
– Балегир!
Мерзкий глупец, ответил голос мрачно. Балор мертв, его и остальных твоих жалких собратьев убили при Маг Туиред! Этот жалкий бродяга, которого ты зовешь королем, – мы отрубили его трижды проклятую голову и выкинули ее в море!
– Балор, да? Так вы его зовете? – спросил Гримнир. – Вам, слизнякам, даже имя его не выговорить! Он Балегир Одноглазый, сын Имира, воин Злокозненного и хозяин волчьих кораблей каунар. Он мой отец.
Он был червем и умер, как червь, – пойманный вороньим клювом!
Гримнир широко открыл рот и вывалил язык, задыхаясь.
– Пф! – выплюнул он. – Ложь и пустые насмешки!
Его собеседник с издевкой рассмеялся.
Может быть. Но разве удар, нанесенный в насмешку, не так смертоносен?
У Гримнира не было сил ответить. Пока звенел мрачный голос, вокруг него кружилась целая орда вестэлфар, они нападали поодиночке, вдвоем или втроем – абсолютно одинаковые и неотличимые от живых, пока не попадут на острие его копья. Он кружился и отбивал удары, уворачивался и бил в ответ; он нутром чуял, что сражается лишь с армией призраков, но как он мог пойти против главного инстинкта – самосохранения? Как мог стоять на месте под градом вражеских ударов? Все внутри восставало против, добровольно сложить оружие – значило испытывать терпение норн. Он может отразить девяноста девять ударов – а потом сотое копье, принятое им за мираж, окажется совершенно реальным и выпустит ему кишки.
И он отбивался, отбивался усердно, используя все мастерство и ловкость, приобретенные за долгую жизнь. Он отбивался, пока глаза не застлал пот, пока руки и спина не начали гореть огнем; отбивался, пока он не начал терять легендарную выносливость, которой славился его народ. И лишь тогда поток врагов иссяк.
Мы знаем тебя, фомор, произнес его незримый собеседник. Тебя это удивляет? Ветер прошептал нам легенды о тебе: тебя называют Проводником смерти; Тем, кто носит капюшон, Предвестником ночи. Некоторые говорят, что ты сын Фенрира, другие – что ты брат Змея, опоясывающего мир. И все же ты лишь жалкое печальное напоминание о проклятом роде.
Тяжело дыша, Гримнир стоял в кругу подрагивающих теней, брызжущий от камня свет слепил его. На оскаленных клыках появилась пена, пряди жестких волос нависли над горящими вызовом глазами. Он откашлялся и сплюнул.
– Значит, тебе известно, – тяжело выговорил он, – что если твои слова о моем повелителе правдивы, я стребую с тебя кровавую плату, белокожий ты сукин сын!
Его враг расхохотался.
– Я и забыл, какие вы забавные. Может быть, оставить тебя себе…
Гримнир повел плечами, стряхивая с себя усталость.
– Тогда попробуй достать меня, если посмеешь!
– О, я посмею, – ответил вестэлф.
– Я посмею, – эхом откликнулся второй. И третий. Четвертый. Еще и еще, пока вся вершина не задрожала от силы их голосов. – Я посмею. Посмею! ПОСМЕЮ!
Гримнир медленно обернулся, сделав полный круг. Сощурив глаза, он высматривал любой намек на атаку, сжимая и разжимая кулаки, удобнее перехватывая пальцами с черными когтями липкое от пота древко копья.
– Посмею, – прошептал кто-то у него за спиной.
Резко развернувшись, Гримнир на краткий миг заметил того же высокого мрачного эльфа, которого убил уже с десяток раз, – те же длинные белые волосы и впалые щеки. Но если глаза других напоминали молочные опалы, то глаза сверлившего его взглядом эльфа были глубокого изумрудного, какого-то древнего цвета.
Гримнир хотел было издать победный рык, но как только его смертоносное копье понеслось к цели, вестэлф поднял к лицу длиннопалую руку, словно бледную орхидею на стебле, и раскрыл ладонь. Сжав тонкие губы, он сдул в землистое лицо Гримнира пригоршню серебряной пыли.
Его ослепила вспышка света. Гримнир споткнулся, копье выпало из вдруг ослабевших пальцев. Он попытался сморгнуть, и рык перешел в рев боли – с каждым движением пыль царапала глаза, словно стеклянная крошка. Он пошатнулся, оступился, с хриплым стоном тяжело привалился к стоящему камню. Гримнир скорчился от боли. Жестокий белый свет неумолимо пробирался в его разум. Он чувствовал его на языке, холодный и соленый, как застывшая морская пена. Она обжигала. Жгла в глотке, в легких; превращала каждый вздох в пытку.